Кризис доверия

На последнем Гайдаровском форуме вы обсуждали место государственных и частных компаний в экономике страны. В двух словах ситуация такова: вклад госкомпаний в ВВП гораздо больше, нежели частных. При этом государство создает меньше ценности, и частные компании работают эффективнее. Если все действительно так, то нужно ли государству вообще оставаться собственником компаний?

Компании, которые активно вовлечены в процесс обеспечения обороноспособности и защиты национальной безопасности страны, имеют право находиться в контрольной или частичной государственной собственности. Потому что через участие в них государство защищает коммерческую и гостайну и проводит свою политику.

Я также считаю, что есть смысл крупной государственной доли в сфере естественных монополий: железные дороги, магистральные газопроводы и трубопроводы, возможно, автомобильные дороги. Дело в том, что естественные монополии по своей природе находятся в неконкурентном секторе экономики. Когда есть одна железная дорога, вряд ли кому-то в голову придет идея строить рядом вторую, потому что это экономически нецелесообразно. Обычно и первая дорога субсидируемая. За счет платы за ее использование можно покрыть операционные издержки, но редко когда – капитальные. Это означает, что государство должно эти издержки взять на себя, дотируя и субсидируя компанию.

Сказать, что в каком-то еще секторе оправдана высокая доля государства, я не возьмусь.

В чем принципиальное отличие компаний с государственной и частной формами собственности?

Ключевое отличие – в целеполагании. Частная компания априори зарабатывает прибыль, которую либо реинвестирует в развитие, либо распределяет между акционерами. В результате увеличивается показатель TSR (Total Shareholders Return), когда акционер смотрит на рост капитализации и на рост дивидендов. Любой частный собственник и менеджер стремится максимизировать этот показатель. Государство же не заинтересовано в нем, потому что не гонится за дивидендными выплатами. (Оно зарабатывает на своей фискальной политике: за счет налогов, сборов, пошлин и прочего, но не на дивидендах.) Рост капитализации тоже вряд ли станет целью государства.

Кто-то говорил, что «капитал – как трепетная лань». Где-то в пустыне веточка хрустнула, лань подорвалась и убежала. Точно так же и с реакцией нашего бизнеса. Эта проблема больше из области доверия. Как только бизнес теряет веру в будущее, в свою защищенность, в рост и развитие, исчезает доверие и к государству как к регулятору. Частный бизнес очень быстро сокращает свои аппетиты. Низкую инвестиционную активность мы наблюдаем на горизонте последних трех лет. Но природа не терпит пустоты, и капитал куда-то перетекает: либо на депозиты в банки (хорошо, если российские, а скорее всего, зарубежные), либо в зарубежные проекты, не связанные с российским риском

Есть второе принципиальное отличие. В большинстве своем частные компании находятся в конкурентном секторе экономики и борются друг с другом за технологические преимущества, за рынок, за потребителей. Всегда есть кто-то, кто предложит клиенту более качественный продукт, или более дешевый, или обладающий повышенным набором потребительских свойств. Это и есть основа для инновации: когда рядом кто-то создает для тебя проблему и ест твой обед, ты должен либо сдаться, либо откусить свой кусок пирога. Но если в частном секторе конкуренция – обязательное условие, то государственные компании, как правило, не конкурируют друг с другом. (Встречаются и исключения, например, ВТБ и Сбербанк.) Получается, что госкомпании в массе своей менее эффективны, потому что у них нет мотивации собственника, и они работают в основном в неконкурентной среде, где никто не заставляет бороться за свой обед.

Такая ситуация справедлива и для развива­ющихся, и для развитых экономик. Но на чем более позднем этапе развития рыночных отношений и либерализации находится экономика, тем ниже в ней доля государственного сектора. Хотя в этом правиле есть исключения. Например, Швеция и Финляндия, где доля государственного сектора в экономике сопоставима с российской, при этом в Швеции данный показатель даже выше, чем в Китае. Тем не менее тяжело поспорить с эффективностью шведской экономической модели.

Получается, в России есть такие сектора, из которых государству лучше выйти, чтобы не тормозить прогресс отрасли?

В долгосрочном аспекте нужно, а в краткосрочном – можно. Именно поэтому сейчас активизировался разговор о снижении доли государства в отдельных крупных госкомпаниях.

Как в ближайшие годы должна развиваться ситуация в этом направлении?

Если говорить о разгосударствлении на текущем этапе, то имеет смысл порассуждать над целеполаганием самой приватизации. У нее может быть по меньшей мере две цели. Во-первых, получить существенный доход в федеральный бюджет. Во-вторых, найти эффективного частного собственника, который повысит качество менеджмента, сделает компанию более инновационной и, как следствие, увеличит ее финансовые показатели, с чего потом заплатит больше налогов в бюджет.

Когда мы говорим о приватизации активов, должна достигаться хотя бы одна из этих целей. Сегодня капитализация российского рынка находится на историческом минимуме по ряду причин. Если мы выйдем с приватизацией государственных активов – «Роснефти», «Совкомфлота», «Аэрофлота», ВТБ, – то вряд ли получим справедливую цену. Со второй целью вопрос всегда точечный, и ответ на него зачастую не очевиден. В массе своей государство – неэффективный собственник, но на примере Сбербанка, «Аэрофлота» и некоторых других компаний этот тезис может не сработать. Если ни одна из двух целей не достигается, спешить с приватизацией нет смысла. Нужно подождать переоценки нашего рынка.

Как в ситуации, когда высока доля государственного сектора в экономике, чувствуют себя малый и средний бизнес?

Малому и среднему бизнесу приходится сложнее. Государство в развивающихся экономиках априори сильнее, потому что оно же и регулятор. А когда ты конкурируешь с тем, кто определяет правила игры, тебе нужно быть суперэффективным и успевать подстраиваться под изменяющиеся условия. Статистика занятых в малом и среднем бизнесе у нас в последние годы сокращается. Это свидетельствует о том, что мы что-то делаем не так в отношении малого и среднего предпринимательства. Как это изменить, я не знаю.

Помимо высокой доли государственного сектора в экономике также важна деловая среда: легкость ведения бизнеса, получения разрешений, введения ограничений, административные барьеры, элементарное проявление коррупции. Все это вместе создает ограничения: здесь надо платить, там тратить время, тут строить и делать что-то, не имеющее никакого смысла, или тебя могут закрыть. Россия в рейтингах Doing Business в последние годы хорошо продвигается вверх, но до сих пор мы еще не входим даже в топ-50. Нам точно есть куда стремиться и что улучшать. Деловая среда формируется не за один день и даже не за десять лет. Надо отдавать себе отчет в том, что на рельсы рыночной экономики наша страна встала в середине 1990-х годов. Для сравнения: большинство европейских стран стоят на них около 200 лет. Это большая разница.

Еще одна старая проблема – недоверие бизнеса к власти. Предприниматели опасаются, что могут потерять свои компании не только из-за экономических передряг, но и потому, что это кому-то нужно. Обычная реакция: вывод капиталов, интерес к смене налогового резидентства или просто продажа всего и уход на покой. Как вы видите эту ситуацию и насколько сильна проблема?

Кто-то говорил, что «капитал – как трепетная лань». Где-то в пустыне веточка хрустнула, лань подорвалась и убежала. Точно так же и с реакцией нашего бизнеса. Эта проблема больше из области доверия. Как только бизнес теряет веру в будущее, в свою защищенность, в рост и развитие, исчезает доверие и к государству как к регулятору. Частный бизнес очень быстро сокращает свои аппетиты. Низкую инвестиционную активность мы наблюдаем на горизонте последних трех лет.

Но природа не терпит пустоты, и капитал куда-то перетекает: либо на депозиты в банки (хорошо, если российские, а скорее всего, зарубежные), либо в зарубежные проекты, не связанные с российским риском. Большое количество бизнесменов сегодня всерьез размышляют, а не будет ли их капитал сохраннее в иностранных юрисдикциях.

Что делать государству, чтобы вернуть доверие?

Давайте возьмем человеческие отношения. На чем строится и когда теряется доверие двух подруг? В первую очередь оно теряется тогда, когда слова начинают расходиться с делами. Или когда вас подруга обманывает, говоря то, чего заведомо не собирается делать. Отношения общества и государства, бизнеса и общества ничем не отличаются от межличностных. Когда мы говорим одно, а потом непоследовательно это делаем или вообще не делаем, разрушается доверие.

Ответ на ваш вопрос требует связи между теми программами, которые мы декларируем, законами, которые принимаем, и тем, что на самом деле происходит в реальной жизни. Нужно сокращать существующий разрыв. В чем его причина, я не возьмусь рассуждать. Но все это говорит о том, что эффективность машины государственного управления находится под большим вопросом. С этим надо что-то делать.

Государство пытается бороться с оттоком капитала, например, устанавливая курс на деофшоризацию и предлагая амнистию капитала. Юристы пока что не отмечают особого ажиотажа вокруг этих проектов. Насколько они могут быть успешны?

Амнистия капитала – как раз шаг в сторону снижения оттока капитала. Она означает, что государство готово подвести черту под прошлым, под историей. Но поверит ли бизнес в то, что, подведя черту сегодня, завтра его не накажут за прошлое? По моему мнению, законодательство об амнистии капитала весьма либерально. Для тех, кто в свое время использовал механизмы ухода от налогообложения в РФ, это хорошая возможность начать эффективно управлять своими деньгами с чистого листа.

Если мы скажем правильные слова, за которыми последуют правильные действия, и будем последовательны, то иностранные и российские капиталы вернутся гораздо раньше. Многие инвесторы и сегодня рассматривают Россию как страну уникальных возможностей в силу нашего колоссального потребительского рынка, огромной территории, богатой природными и сельскохозяйственными ресурсами и так дешево оцениваемыми активами. Как только вернется фактор доверия, капитал потечет рекой

Законодательство о деофшоризации тоже может сыграть позитивную роль, поскольку закон о КИК поставил капитал в офшорных юрисдикциях под налогообложение по российским законам. Теперь нет разницы, где держать деньги – в Москве или на Кипре, потому что и там и там они будут обложены налогами на прибыль и прирост капитала одинаково. Теоретически законодательство о КИК должно способствовать возвращению капитала в российскую юрисдикцию. Но возникает вторая сторона вопроса: многие бизнесмены не доверяют нашему государству и, как следствие, не хотят раскрывать структуру своих активов. Единственный легитимный путь не делать этого – уходить из-под налогового резидентства РФ.

Малому и среднему бизнесу приходится сложнее. Государство в развивающихся экономиках априори сильнее, потому что оно же и регулятор. А когда ты конкурируешь с тем, кто определяет правила игры, тебе нужно быть суперэффективным и успевать подстраиваться под изменяющиеся условия

Какая из тенденций – амнистия и деофшоризация и возврат капитала в Россию или, наоборот, недоверие и уход в другую налоговую юрисдикцию – возобладает, посмотрим через пару лет.

Насколько программы санкций/контрсанкций и импортозамещения могут быть полезны для российского бизнеса?

Никакие санкции, тем более контр-, никогда и нигде не были эффективны. В современном мире на языке взаимных угроз разговаривать более чем странно. Это говорит о том, что одна из сторон в какой-то момент потеряла терпение, здравый смысл и аргументы в споре. Самое важное, что когда ты входишь в силовую аргументацию, то должен понимать, ради чего и как ты из этого вый­дешь. Многие западные страны и США, вводя санкции против России, не ответили себе на эти вопросы. Они сейчас находятся в сложном положении: есть осознание неэффективности санкций, но как из ситуации выйти, ответа нет.

Говорить, что переход на язык силы поможет бизнесу, я бы не стал. Язык силы всегда очень ограничен и не может стать инструментом экономического роста.

Что сделать, чтобы улучшить инвестклимат в России? Правда ли, что лучше будет, только если сократить всевозможные формы контроля государства над бизнесом, отладить правоприменение, дать железные гарантии защиты прав инвесторов и собственников, то есть провести полноценную реформу, на которую нужно минимум несколько лет?

Да, сегодня недостаточно просто оставить бизнес в покое. Государство должно многое изменить: институты защиты прав частной собственности, судебной и правоохранительной систем, конкуренции, антимонопольного и тарифного регулирования. Мне кажется, мы находимся на пороге нового набора либерально-экономических реформ и в обществе уже сформировался запрос на эти изменения.

Сколько лет уйдет на перестройку?

Если посмотреть на Сингапур, Китай, Индонезию, Финляндию, то от трех до десяти лет.

После этого к нам потянутся иностранные инвесторы?

Это опять же вопрос доверия. Если мы скажем правильные слова, за которыми последуют правильные действия, и будем последовательны, то иностранные и российские капиталы вернутся гораздо раньше. Инвестор всегда ищет для себя возможности. Многие из них и сегодня рассматривают Россию как страну уникальных возможностей в силу нашего колоссального потребительского рынка, огромной территории, богатой природными и сельскохозяйственными ресурсами и так дешево оцениваемыми активами. Как только вернется фактор доверия, капитал потечет рекой.

Мы сейчас находимся в экономическом спаде, и он стимулирует к определенному набору действий. Я думаю, продолжение ухудшения экономической ситуации, которое приведет к сокращению рабочих мест, снижению благосостояния населения, обязательно заставит наше правительство действовать в ближайшие годы.

Министр сельского хозяйства Бразилии формулирует цель всего аграрного сектора страны так: «Фермер должен заработать денег». В связи с этим бразильцы к 2013 году смогли довести экспорт своей сельхозпродукции до 100 миллиардов долларов, на это им понадобилось 18 лет. Как должны формулироваться цели российской экономической политики и какие целевые показатели должны быть поставлены?

Цели должны быть понятными, благородными, общепринимаемыми (какой смысл выработать цель, которая никому, кроме тебя, не нужна?), измеримыми. Пример Бразилии как раз соответствует этому правилу. Четкое формулирование целей по направлениям социально-экономической политики очень полезно.

Остаются ли в стране отрасли и регионы, которые привлекают иностранных инвесторов, несмотря на ухудшающийся инвестклимат и нестабильную экономическую ситуацию?

Всегда есть инвестиционные возможности. В России 150 миллионов человек, которые ежедневно надевают одежду, что-то едят, тратятся на телекоммуникации, социальное общение, транспорт. Это огромный рынок. Взаимные санкционные ограничения создали некоторый набор ниш для импортозамещения в РФ, и в сельском хозяйстве многие инвесторы этим воспользовались.

Девальвация имела ряд положительных эффектов (на фоне отрицательных, конечно), один из которых – существенное снижение стоимости рабочей силы. Тем самым наша квалифицированная рабочая сила стала более конкурентоспособной по сравнению со странами Восточной Европы и даже с Китаем.

Экспортоориентированные компании, в первую очередь в сырьевом секторе, выиграли от продажи своей продукции на зарубежные рынки за доллары. В России они тратятся по-прежнему в рублях – как на рабочую силу, так и на общестроительные работы. То есть возникла экстраприбыль в рублях, что позволило расчистить балансы от кредитов.

На какие отрасли инвесторам стоит обратить внимание?

Я верю в потенциал золотодобывающей промышленности. Достойны внимания инженерные сервисы и все, что с ними связано, потому что развитие инфраструктуры в стране находится на низком уровне, а потребность очень высокая. С оптимизмом смотрю на потребительский рынок – он по-прежнему далек от насыщения. Стоит приглядеться к медицинским сервисам, поскольку уровень проникновения качественной медицины у нас еще очень далек от необходимого. Я верю в транспортную логистику: наша страна обладает уникальным потенциалом, и, по сути, мы – мост между севером и югом, западом и востоком. Многие транспортно-логистические проекты должны более эффективно развиваться, и на это есть спрос.

И, наверное, самое главное – человеческий капитал. Творческий и инновационный потенциал нашей молодежи сегодня позволяет создавать прекрасные вещи и бизнес-модели. Это основа моего оптимизма.