Корпоративное право на город

Гуманизация бизнеса

Процесс гуманизации городов и бизнеса развивался почти однинаково. После ряда событий (например, революция студентов «Красный май» во Франции 1968 года) и движений (скажем, хиппи, профсоюзы, зеленые) к концу XX века в Европе и Северной Америке сложилась новая система административных и корпоративных ценностей, опирающаяся в основном на концепцию устойчивого развития. Возникли феномены «социального государства», «права на город», «корпоративной социальной ответственности».

В социальном государстве, соблюдение принципов которого включено в конституции десятка стран, в том числе Российской Федерации, достижение общественных благ названо приоритетом государственного управления и местного самоуправления, а способ достижения – перераспределением части доходов богатых бедным. На этом принципе стали строиться как местные социальные, так и корпоративные социальные политики, предполагающие, помимо перераспределя­емых государством доходов от налогообложения, софинансирование некоторых программ из части прибыли организаций.

Город больше не может игнорировать бизнес, а бизнес – город. Наряду с горожанами ответственный бизнес имеет безусловное право на город присутствия. Так же и все чаще к городским гражданам – горожанам применяется понятие «ответственный горожанин», подразумевающее, что помимо добровольно взваленной на себя ответственности он должен иметь больше прав, чем безответственные городские жители

Под давлением местной общественности, которая также претендует на все большее участие в местном управлении, и по ряду других причин доля внебюджетных программ финансирования социальных практик на территориях постепенно растет. Анри Лефевр под впечатлением от студенческих волнений в Париже тогда же, в 1968 году, сформулировал потребность в радикальном увеличении прав горожан на управление городским пространством. Продолжатель этой линии рассуждений Дэвид Харви уточнил, что «право на город – это гораздо больше, чем просто индивидуальная свобода доступа к городским ресурсам: это наше право менять самих себя, меняя город». В интервью журналу Spiegel в 2013 году Харви привел примеры возвращения гражданами прав на город: «Много чего вращается вокруг такого понятия, как “городское общее” (urban commons). И тот факт, что центральные площади городов являются общественными, – это важный фактор в утверждении права на город, что и продемонстрировали участники движения “Оккупай” в Нью-Йорке и Лондоне, когда они захватили приватизированные парки. В этом контексте мне нравится историческая модель Парижской коммуны – тогда люди, проживавшие на городских окраинах, возвращались в центр города и тем самым возвращали себе право на город, из которого их ранее изгнали».

Концепция «право на город» до недавнего времени предполагала лишь расширение прав горожан, но в последнее десятилетие являет все больше примеров претензий на это право со стороны бизнеса. Скажем, часть российских компаний в своих социально ориентированных практиках не ограничиваются помощью власти в улучшении социальной политики, но ставят перед собой задачи по созданию условий для социально-экономического развития территорий присутствия. Так, в Социальном кодексе компании «Лукойл» провозглашена ответственность за развитие монопроизводственных населенных пунктов, предусмат­риваются меры в области охраны природы, развития образования, науки, культуры, спорта и сохранения национально-культурной самобытности населения, проживающего в районе деятельности компании. «Норильский никель» совместно с местной администрацией разработал стандарты стоимости образовательных и медицинских услуг для Норильска с учетом специфики территории и стратегии поддержки бюджетной инфраструктуры города. Эти стандарты повысили эффективность использования средств городского бюджета. «Объединенная металлургическая компания» заключила соглашение с администрацией Нижегородской области о том, что налоговые отчисления ОМК, превышающие запланированные в консолидированном бюджете области, будут направляться в местный бюджет Выксунского района и расходоваться целевым образом на решение социальных проблем.

Приведенные примеры есть не что иное, как претензия на участие в территориальных политиках.

Корпоративная ответственность за территории присутствия

Причиной тому – эволюция корпоративной социальной ответственности (КСО) и концепция устойчивого развития. По мере признания бизнесом (или понуждения бизнеса к признанию) ценностей устойчивого развития и принципов корпоративной социальной ответственности последний постепенно втягивается в развитие территорий присутствия. Примерно тем же темпом и местное самоуправление поступается приматом права на централизованное управление территорией, хозяйством и финансами в пользу прямого соучастия местных сообществ и бизнесов.

Эта взаимность не столь прозаична и благостна. Бизнес и власть по определению не готовы поступаться своими интересами, первый – доходами, вторая – полномочиями.

Бизнес и в развитых-то странах не особенно рад встревать в несвойственные и «непрофильные» виды деятельности, сопровождаемые нежелательными издержками, а в развивающихся странах, например БРИКС, тем более стремится, наоборот, обосабливаться от местных проблем и прихотей так называемых стейкхолдеров. Поэтому-то с начала ХХI века, когда КСО стала нормой (или, точнее, добровольно-принудительным условием) для публичных компаний, большинство социально и экологически ориентированных мероприятий бизнеса на территориях присутствия оставались по сути маркетинговыми, PR- и GR-акциями. Да и по сей день, если чуть копнуть, такая политика компаний превалирует. К социально ответственным акциям компании прибегают нехотя, руководствуясь больше мотивами профилактики конфликтов и необходимостью заполнения нефинансовой отчетности. Имидж ответственной компании стал приносить экономические выгоды совсем недавно и далеко не везде. На развитых рынках флер ответственности отсекает неблагонамеренных конкурентов, и контрагентам проще, во избежание недоразумений, контрактоваться с компанией, проповедующей КСО, чем с неопределившейся. В развивающихся странах в подавляющем большинстве случаев контрагентам, государствам и мэриям все равно, лишь бы бизнес развивался, инвестиции приходили и налоговые поступления росли. Хотя, как говорится в русской пословице, «коготок увяз – всей птичке пропасть». В том смысле, что, опять же следуя поговорке «лиха беда – начало», бизнес втягивается в социальные отношения, увеличивая бюджеты КСО везде, будь то в развитых или в развивающихся странах. Также расширяется и сфера применения, и спектр методов и практик КСО.

Сложно подсчитать, но даже в России, где число предприятий, придерживающихся стандартов КСО, исчисляется лишь несколькими сотнями, объем «социальных инвестиций» только по официальным программам КСО, вероятно, уже перевалил за 100 млрд рублей в год. И это без учета неналоговых отчислений других, «безответственных» предприятий на нужды территорий. То есть социальные траты бизнеса всех размеров на развитие территорий России, не считая коммерческих инвестиций, превышают масштаб многих государственных программ (например, бюджет Фонда поддержки моногородов, коих в России 319, составляет чуть более 30 млрд рублей). Эти огромные деньги расходуются все более аккуратно. Ужесточаются правила оформления проектов, ведутся сложные согласования. Экономика социальных инвестиций из незначимой статьи затрат превращается для многих участников КСО в осознанный предмет де­ятельности со своим структурированным бюджетом, штатом сотрудников, мотиваци­ями и схемами (в том числе теневыми), тендерами, контрагентами, отчетностью и оценкой эффектов. Есть, правда, одно «но». Территория присутствия чаще всего не рассматривается предприятием-благодетелем как ресурсная мощность в  совокупности, как целостная сфера потенциальной доходности на мультипликативных, косвенных эффектах от социальных инвестиций, а не только от прямой продажи производимых бизнесом товаров и услуг.

Другая сторона отношений – муниципалитет не жаждет «пускать козла в огород», потому что не считает бизнес компетентным в управлении местным хозяйством, с одной стороны, а с другой – считает неправомочным, потому что это право не предусмотрено ни конституцией страны, ни законодательством о формировании и полномочиях местных органов самоуправления. Бизнес обязан платить налоги, арендную плату, заработную плату, «делиться», наконец, на местные «бедности», но не соуправлять, не определять местные судьбы.

Urban governance

Чтобы далее не путаться в понятиях, следует оговорить статус территорий присутствия бизнеса. В городах с 2010 года уже живет более половины населения Земли, и, по прогнозам, к 2050 году будут жить не менее 70% (в России уже 74%). Эти оценки не учитывают возможность людей жить в городских условиях независимо от места пребывания благодаря информационным, строительным технологиям и росту мобильности. По этой причине само понятие «территория присутствия» можно, и вполне уместно хотя бы для данной статьи, сузить до понятия города присутствия. Хотя бы потому, что социальное государство и ответственный бизнес призваны увеличивать благосостояние жителей до городского, современного уровня. Таким образом, ответственные политики корпораций можно условно или безусловно (тут уж кому как) локализовать в городах, агломерациях и городских ареалах, воспринимая их как генераторы новых и разных ресурсов развития бизнеса через развитие города.

Лозунг «Выгодно бизнесу – выгодно городу – выгодно горожанам!» должен стать руководством к действию всех не только заинтересованных, но и ответственных за город сторон. В частности, «корпоративный гражданин» далеко не всегда обязан нести бремя исполнения и ответственности за реализацию конкретной социальной инициативы. Да, он финансирует тот или иной проект, но его реализацию логично возлагать на местную некоммерческую организацию, подотчетную уже всем выгодоприобретателям, как финансирующей стороне, так и мэрии и сообществам

Теперь вернемся к правомочиям бизнеса в глазах местных властей. Такими же формальными ограничениями в правомочиях зажаты и горожане. Они разве что имеют право голосовать, ходить на общественные слушания и в крайнем случае выражать свой протест на общественных акциях вплоть до референдумов. Но прямая демократия совсем плохо прививается в развивающихся странах, да и в развитых-то не особенно работает. Вместо нее современные города наполнены сложными конфигурациями отношений, реализующими «право на город» горожан не столько де-юре, сколько де-факто. То есть современная мэрия уже зажата в тисках стольких гражданских условностей, что не способна действовать линейно и вертикально без учета противоречивых интересов разных сообществ, все в меньшей степени официально политических (роль партий на местах заметно снижается везде). Эти самые сообщества, все реже регистрируемые официально, уже способны влиять на городское развитие непосредственно, то есть в обход официальной выборной (представительской) системы. Современная урбанистика готова приводить примеры таких влияний десятками тысяч.

Например, городской «партизанинг» занимает фактически без спроса в мэрии пустующие городские территории под временную (пока) деятельность, и мэрии многих городов проглатывают эти горькие пилюли без всплесков репрессий. Флешмобы обходятся без регистрации, как и иные общественные события. Сбора подписей часто достаточно, чтобы принудить муниципии к принятию соответствующих решений.

Возник термин urban governance (вольный перевод с английского – «городское со-управление»), ставящий городское управление (urban government) в один ряд с гражданским сообществом и лоббистскими институциями бизнесов. Таким образом, право на город для горожан и их сообществ реализуется и усиливается фактически, постепенно меняя сами традиции демократии, усложняя городские перемены, подстраивая их под все большее число позиций заинтересованных сторон.

Корпоративная городская политика

Город больше не может игнорировать бизнес, а бизнес – город. Наряду с горожанами ответственный бизнес имеет безусловное право на город присутствия. Обращаем внимание на прилагательное «ответственный», подра­зумевающее не только официальных адептов КСО, но и любые компании, участвующие созидательно в городской жизни. Так же и все чаще к городским гражданам – горожанам применяется понятие «ответственный горожанин», подразумевающее, что помимо добровольно взваленной на себя ответственности он должен иметь больше прав, чем безот­ветственные городские жители. Однако устоявшийся в практиках КСО термин «корпоративное гражданство» почему-то интерпретируется лишь как форма обязательства в отношениях с заинтересованными сторонами, но не как дополнительный объем правомочий. Гражданское сознание почему-то должно возобладать в корпорации на местах и в странах ее деятельности, но взамен, кроме снисхождения и налоговых льгот, такой корпоративный гражданин не наделяется даже минимумом политических прав. И это притом что он, часто более, чем муниципалитет (муниципалитет и рад бы, да государство отнимает львиную долю налогов и само не прочь играться в социальные политики), привносит социальных благ в городскую среду и жизнь горожан.

Например, программа КСО в городах присутствия корпорации ФОСАГРО Кировске и Апатитах (Мурманская область, Россия) в 2015 году финансировалась в размере около 500 млн рублей, что составляет более 1/6 суммы бюджетов этих городов. Понятно, что доля социальных расходов в данных бюджетах значительно ниже объема социальных инвестиций этого градообразующего корпоративного гражданина.

К сожалению, за бизнесом до сих пор тянется шлейф вестернизированного американскими литературой и кино, да и не только американскими, цинизма, предшествовавшего утверждению КСО. К счастью, те времена прошли и страсти улеглись (справедливости ради следует уточнить, что и до появления КСО многие бизнесмены помогали местным сообществам и городскому развитию), и бизнес в большинстве случаев стал намного «человечнее». Но стереотипы и комплексы недоверия преодолеваются всегда болезненно и долго, и потому ожидать мгновенного признания местными властями прав ответственных предприятий на соучастие в управлении, формировании городских стратегий и правил общежития не стоит. Однако «корпоративное право на город» необходимо признать, и чем раньше, тем лучше, так как только после его признания и определения политических правомочий ответственного бизнеса количество ответственных корпораций, компаний и предпринимателей вырастет многократно. И не надо будет тогда бизнесу «покупать» депутатские места и коррумпировать местных чиновников, чтобы влиять на муниципальные решения. И быть в глазах обывателей злонамеренным стяжателем «городских благ».

Концепция «право на город» до недавнего времени предполагала лишь расширение прав горожан, но сейчас являет все больше примеров претензий на это право со стороны бизнеса. Часть российских компаний в своих социально ориентированных практиках не ограничиваются помощью власти в улучшении социальной политики, но ставят перед собой задачи по созданию условий для социально-экономического развития территорий присутствия

Центр городских исследований Московской школы управления «Сколково» ввел в политический и корпоративный оборот новое понятие «корпоративная городская политика»*, имеющее право на жизнь наряду с иными urban policies, характеризующими в современной урбанистике комплексные и межведомственные программы городского развития (то есть не подконтрольные линейным подразделениям мэрий и, как правило, соуправляемые с местными сообществами).

Ответственное предприятие (корпорация, имеющая предприятия и/или интересы на местах) может претендовать среди прочих гражданских прав на собственную и публичную точку зрения о городском будущем, определяющую как причины социальных инвестиций, так и условия их предоставления «городу». Это же право позволяет ответственному бизнесу соопределять совместно с местным самоуправлением и общественным мнением локальный инвестиционный климат, например, пускать или не пускать безответственный бизнес (характерный пример – дешевые ритейловые сети, убивающие малый торговый бизнес и из-за дешевизны не реализующие никаких программ КСО в городах присутствия).

Лозунг «Выгодно бизнесу – выгодно городу – выгодно горожанам!» должен стать буквальным руководством к действию всех не только заинтересованных, но и ответственных за город сторон. В частности, «корпоративный гражданин» далеко не всегда обязан нести бремя исполнения и ответственности за реализацию конкретной социальной инициативы. Да, он финансирует тот или иной проект, но его реализацию логично возлагать на местную некоммерческую организацию, подотчетную уже всем выгодоприобретателям – как финансирующей стороне, так и мэрии и сообществам.

Например, именно так сложилось эффективное партнерство градообразующих предприятий в городе Пикалеве (Ленинградская область, Россия), переживших корпоративный кризис и жесткий конфликт с жителями в 2009 году и опосредовавших КСО через фонд Олега Дерипаски «Вольное Дело».

То есть помимо публичной позиции о желаемом будущем города и потенциальных выгодах для предприятия в случае реализации такого сценария предприятию рационально формулировать публичные стандарты собственной КСО применительно к данному городу.

Такие публичные стандарты приняты корпорацией «Северсталь» в городе Череповце (Россия). Практики КСО «Северстали» также стали показательными для ответственных компаний России. Можно утверждать, что эта корпорация – пионер «корпоративной городской политики».

Признаков и проявлений еще не сформулированных и не декларируемых городских корпоративных политик много.

Наиболее показательным из известных нам примеров «корпоративной городской политики», созданной под руководством именитых международных консультантов от КСО, является политика металлургической корпорации ДТЭК (Украина) по интеграции международных подходов КСО в развивающуюся экономику территорий присутствия, сформированная в 2013 году. Ее цель – укрепление экономического потенциала территорий присутствия и развитие социального предпринимательства. Политика предусматривала создание агентства местного экономического развития и инвестиции в развитие социальных предприятий. Общая сумма финансирования ДТЭК социальных программ в 30 городах и поселках Украины – более 362 млн гривен.

Корпоративная политика ДТЭКа включала в себя:

• трехлетнюю стратегию социального партнерства ДТЭКа и муниципалитетов присутствия компании с утвержденными социальными проектами на 2013–2015 годы;
  
• декларацию социального партнерства, подписанную представителями 19 городов и четырех районных центров Украины;
  
• проведение конкурсов социальных проектов среди населения на условиях софинансирования их реализации;
  
• образовательные инициативы;
  
• реализацию стратегических проектов: помощь в формировании градостроительной документации, помощь в привлечении доноров для финансирования проектов, развитие социально значимой инфраструктуры, проведение энергоаудитов;
  
• обучение органов исполнительной власти навыкам работы с потенциальными инвесторами и донорами.

Усложнение логики

Предупреждаем на всякий случай, что из вышеприведенных аргументов и утверждений не следует делать вывод о том, что рост «корпоративного политического сознания» есть деятельность против местных и вышестоящих властей или политических устоев. К счастью и определенно нет, просто усложнение города неизбежно ведет к усложнению отношений, логики и механизмов принятия решений, в которых бизнес и власть, как бы того не хотели, вынуждены опираться друг на друга на основе прав, правомочий и ответственности перед жителями/гражданами/работниками и пространством. Таким образом, «корпоративное право на город» – такая же неизбежность, как и «личное право на город», – пробивает себе дорогу в местную политику. Его проявления могут быть разнообразными. Новые традиции соуправления городами в странах БРИКС сложатся еще не скоро, и чем раньше заинтересованные стороны начнут их складывать, тем лучше для всех.

Корпоративная городская политика как новый комплексный инструмент воздействия на города присутствия призвана послужить росту корпоративных правомочий в управлении городским развитием к совместной пользе бизнеса, горожан и местного самоуправления.