Экономика тревоги и счастья

Width 250px pollack jackson lavend fmt

Банкир Александр Базаров знает о кризисе больше других. Он выводит его за рамки финансового мира и вообще экономики, чтобы показать технологические, социальные и психологические первопричины многих происходящих в современном мире явлений. Но, разумеется, для члена правления, старшего вице-президента Сбербанка России, заместителя руководителя Sberbank CIB бизнес остается на первом месте.

Трансформация мировой финансовой системы и выработка новой парадигмы – хорошо знакомые вам темы. Не могли бы вы порассуждать о том, в чем действительно состоит кризис и каков адекватный ответ на происходящее для индустрии, в которой вы работаете?

Кризис в том, что волатильность необычайно высока, скорости всех процессов увеличились, объем информации вырос – и никто пока не готов с этим жить и работать. Студенты технических вузов к моменту окончания сталкиваются с тем, что более трети их знаний уже устарели. Это означает, что люди будут вынуждены проводить все больше времени в постоянном обновлении. Гуманитариев это коснется в меньшей степени, технарей – в большей.

Как-то посчитал, что к 33 годам я 10 лет учился в школе, пять лет в университете, три года в аспирантуре и три года за рубежом. Итого получилось 21 из 33. Если отбросить еще семь лет на босоногое детство, то 28 из 33. Получается, работал я всего пять лет. И у меня возник вопрос: я когда-нибудь трудиться-то буду? А сейчас сама модель «учеба – работа» меняется на модель вечного студента. Только вы что-то выучили, как оно уже устарело. Естественно, это создает ощущение нестабильности.

Для человека очень важны его ощущения. Но вся сегодняшняя система оценки построена не на них, а на материальности. Мы говорим, что развитые страны – это те, где высокий ВВП на душу населения. Но этот ВВП на душу населения не имеет отношения к ощущениям.

Первый цветной телевизор я увидел в 1974 году, когда «Заря» (Ворошиловград) вышла в финал Кубка СССР по футболу. Как раз смот­рел этот матч. Такая покупка была событием. Сейчас у людей моего поколения телевизоры стоят везде – от кухни до коридора. У кого-то четыре телевизора, у кого-то восемь, но стали они от этого счастливее? Нет, конечно. А динамика ВВП говорит, что дела идут лучше.

Сейчас сама модель «учеба – работа» меняется на модель вечного студента. Только вы что-то выучили, как оно уже устарело. Естественно, это создает ощущение нестабильности. Для человека очень важны его ощущения. Но вся сегодняшняя система оценки построена не на них, а на материальности. Мы говорим, что развитые страны – это те, где высокий ВВП на душу населения. Но этот ВВП на душу населения не имеет отношения к ощущениям

В Катаре перешли к измерению других показателей, их интересует уровень счастья. И я в эту тему по-настоящему верю. Уход от материальности к ощущениям – правильное направление. Они, конечно, связаны, но никак не идентичны. Последние лет 100 мы исходим из того, что чем больше чего-то физического, тем лучше. Сейчас это под большим сомнением. Если послушать людей, с которыми я общаюсь, то выяснится, что лишняя недвижимость – это головная боль. Иметь дом в Лондоне и не приезжать туда хотя бы три-пять раз в год – глупо. Иметь дом на море и не приезжать туда хотя бы на два летних месяца – тоже глупо. То есть степень свободы сокращается. Кто-то, допустим, хочет на Маврикий, но у него же есть дом во Франции. Счастья от этого не прибавляется. Это на самом верхнем уровне. На самом нижнем – другая история. Благодаря интернету, социальным сетям и технике появилась возможность жить в вымышленном мире. Философия такова: до тех пор пока у меня есть крыша и пища, можно жить виртуально. Тогда зачем работать и ставить перед собой долгосрочные карьерные цели? Тем более если то, что я выучил за пять лет, устареет на 40%. Может, и не надо учить? В Греции безработица среди молодежи – 60%. Ну и кто теперь может считаться большинством, а кто – меньшинством? Раньше говорили: «Ты не работаешь – значит, с тобой что-то не то». Теперь: «Ты работаешь – значит, с тобой что-то не то».

Какое отношение это имеет к финансовой индустрии?

Самое непосредственное. Это индустрия сервисная, она дает людям то, чего они хотят. А люди все больше либо ничего не хотят, либо хотят чего-то другого. Поэтому финансовая сфера проходит через серьезнейшую трансформацию. Процесс виден в рознице, где появились другие игроки и возможности. Возникли небанковские институты, позволяющие, к примеру, проводить платежи. На этот рынок претендуют мобильные операторы. Я за последние пять лет по личным делам в банке ни разу не был. Зачем? Все можно сделать удаленно. Это изменение системы? Конечно. Для меня неочевидно, как будет проходить трансформация, но очевидно, что ценность офисов и недвижимости резко снижается. Практически ничего из того, что я застал за 50 лет своей жизни, уже нет. Я первый мобильный телефон увидел в 27 лет. Сейчас молодым, кроме него, не нужно больше никаких вещей. Хотел своим детям подарить часы, они говорят: «Зачем? В телефоне есть». И фотоаппарат там есть, и видеокамера, и сотни полезных программ, заменяющих разные устройства. Даже этого достаточно, чтобы представить, сколько людей, занимающихся производством этих вещей, боятся потерять работу.

Эти идеи восприняты и осознаны? Правда ли, что кто-то может понять происходящее так, как вы его описываете?

Мой анализ базируется на моих ощущениях. В 30 лет я бы не поверил в то, что сам сейчас рассказываю. Имея то, что я имею сегодня, мне легко понять, что выражение «не в деньгах счастье» правильно. Кому-то это покажется банальным, кто-то скажет, что «у тебя все есть, тебе легко об этом говорить». И это тоже будет правдой. Но когда я во время перестройки работал преподавателем, то слышал от студентов, что хуже, чем тогда, быть уже не может, и пытался внушить им, что хуже может быть всегда. Вода в кранах течет? А могла бы перестать. Свет в квартире есть? Может не быть.

Почему бы не сделать запуск евробонда или провести IPO через iPad? Технические условия это позволяют... что мешает человеку собрать фан-клуб и через соцсеть объявить собственное IPO? И вам не нужны никакие банкиры. С одной стороны, сегодняшний тренд направлен на максимальную технологизацию. С другой – скорость и сложность окружающего мира возрастают, и происходит это на фоне безумной фрагментации знаний

Человеческая психика не способна воспринять все происходящие перемены. Традиционная модель «учеба – работа (с домом и машиной) – пенсия (с безбедной старостью и путешествиями)», на которую, как на эталон, ориентировался средний класс, изменилась. Выучиться невозможно, найти себе стабильную работу на много лет тоже невозможно, потому что никто не понимает, какие индустрии возникнут через 7–10 лет. Безбедная старость тоже сомнительна. Другими словами, у вас очень короткий горизонт планирования, и он очень волатилен. Это то, как волатильность транслируется в вашу жизнь, а не на рынок. Тут не медь выросла или упала, тут ощущение незащищенности и необес­печенности. Чувство тревоги многократно возросло, а это создает душевный дискомфорт. Причем это не мои личные ощущения, это ощущения моих знакомых, с которыми я часто общаюсь. Они чуть ли не в депрессии. Человек волнуется только о том, что способен потерять; если терять вам нечего, кроме своих целей, то и волноваться не приходится. А им есть что терять, они видят эти тренды и признаются, что не понимают, не успевают, ненавидят то, чем занимаются. Так не занимайся этим, кто тебя заставляет? Ты входишь в 0,001% богатейших людей, которым все завидуют. Просто возьми и не занимайся этим.

Что должна делать сервисная финансовая индустрия, чтобы адаптироваться ко всему этому?

Идти за клиентом. Мы сейчас работаем над своей стратегией, и один из тезисов, который в нее, вероятно, попадет, звучит так: «Изменяясь сами, мы меняем наших клиентов». Ты не можешь звать людей куда-то, куда ты сам не идешь. Нельзя рассуждать о гармонии и счастье, если сам тотально несчастлив.

Вы говорили о том, что это клиент вас меняет, а не вы его.

Это диалектика, а в ней нельзя поставить вопрос «или – или». Всегда «и – и». Потому что нет медали, у которой только одна сторона. Конечно, мы идем за клиентом, но мы должны не просто идти, а возглавлять это движение.

Я считаю, людям необходимо хотеть этого. В таком духе, если помните, выражался Стив Джобс. Этого еще нет, но я это сделаю. У него было видение, и он его формулировал. Я хочу, чтобы эта штука была тонкой, простой и не имела кнопок. И не нужно инструкций. А еще она должна быть симпатичной, чтобы ее хотелось трогать. Как вы это сделаете и что будет внутри, меня не интересует. Так родился инновационный продукт iPod, с которого все и началось. А в чем его уникальность? Он маленький, простой и приятный на ощупь – все.

Мы как финансовая индустрия должны знать, чего хотят клиенты, и откликаться на их потребности. Если мы ставим перед собой задачу максимум, то мы должны вести за собой и формулировать эти потребности. Объяснять: правильно – вот так. Но мы имеем моральное право это делать, только если мы сами так поступаем, потому что когда курящий говорит тебе о вреде курения, ты не веришь ему ни на одну секунду.

Где эта трансформация происходит быстрее и очевиднее: в корпоративном сегменте или в розничном?

Мне кажется, что скорость изменений в рознице более очевидна, но у «корпоратов» тоже происходят изменения. Их суть в двух противоположных тенденциях. С одной стороны, унификация и упрощение стандартных продуктов. 10 лет назад эти продукты могли быть очень сложными, сегодня они очень простые. Например, бизнес, связанный с торговлей ценными бумагами, сейчас в трудной ситуации, маржи там больше нет. Зачем платить отдельному брокеру, если вы можете торговать напрямую через планшет? Допускаю, что достаточно быст­ро в такой же ситуации может оказаться бизнес по размещению ценных бумаг. Почему бы не сделать запуск евробонда или провести IPO через iPad? Технические условия это позволяют. Безусловно, тут есть регуляторные ограничения, но что мешает человеку собрать фан-клуб и через социальную сеть объявить собственное IPO? И вам не нужны никакие банкиры. С одной стороны, сегодняшний тренд направлен на максимальную технологизацию. С другой – скорость и сложность окружающего мира возрастают, и происходит это на фоне безумной фрагментации знаний. Множество людей глубоко и подробно знают что-то в своей области и не знают ничего за ее пределами. Все так быстро меняется, что уследить хотя бы за своей сферой довольно трудно.

И еще доступ к информации. Сейчас он на порядок проще, чем раньше. На вопрос моим детям, в каком году произошло то или иное событие, я получаю ответ, что помнить такое незачем, можно посмотреть в интернете. И это правда. Все можно найти, но в голове ничего нет, поскольку вы этим активно не пользуетесь. В такой ситуации бесконечно возрастает ценность интеграторов – людей, которые могут взять знания из разных областей, синтезировать их и выдать готовый продукт, превратить сырые данные в информацию. А информация – это то, на основе чего можно принимать решения. Тренд состоит в усилении всего, что связано с фундаментальными исследованиями. На этот продукт мы видим серьезный спрос. То есть собственнику даже маленького бизнеса все равно нужен не только его регион. Ему важно понимать, что мир взаимосвязан, что он его часть. Что мировой ВВП составляет плюс-минус 65 трлн долларов, что на долю США в этом объеме приходится 14–15 трлн, Китая – 8, а России – 2. Или, например, что в мире производится 1,5 млрд тонн металла, из которых 700 млн дает Китай, а 71 – Россия. И если я хочу построить завод на 2 млн тонн, мне надо знать, откуда придет спрос. И тут уже нельзя ограничиваться только своим городом, областью или краем. Сегодня ты – часть глобального мира.

Подытоживая, можно сказать, что в корпоративном бизнесе существуют две тенденции: упрощение всего, что можно упростить, и усложнение, поиск глобальных связей, их анализ там, где нужно видеть большую картину.

Как все это отражается на результатах инвес­тиционно-банковского бизнеса?

Роста в мировой экономике нет. Мы видим, что растут США, но ничего фантастического не демонстрируют. Темпы роста в Китае высокие, однако идет очевидное замедление. Следует понимать, что снижение хотя бы на 1% в Китае ведет к безумному торможению в мировой экономике. В Европе только-только наметился слабый рост, и тот неустойчивый. В России фактически стагнировало производство, и если бы не нефть, ситуация была бы очень сложной. Естественно, что финансовые рынки чувствуют себя неважно. При этом капитализация ведущих американских банков выросла, поскольку сложилась уверенность, что финансовые институты выживут. Если не выживут, то обсуждать будущее бессмысленно, это будет какое-то другое будущее.

Для IB – это не лучший год. Особенно в России. Наша страна не является сейчас flavor of the month для инвесторов. Мультипликаторы чуть ли не самые низкие за последние 20 лет. Тем не менее Sberbank CIB неплохо движется по году. Мы остаемся оптимистами и прогнозируем результат, который будет превосходить прошлогодний. При этом мы продолжаем формировать команду. Сейчас наша задача – завершить интеграцию приобретенной больше года назад «Тройки» и на этой базе создать полноценный корпоративно-инвестиционный банк. Очень сложная и амбициозная задача: у двух компаний разные культуры и системы управления. Как известно из мировой практики, неудач в интеграции было гораздо больше, чем успехов. Но мы понимали все риски еще на этапе обсуждения. И лучше взять на себя риск и сделать все возможное для позитивного результата, чем не делать ничего. Если ты не рискуешь, ты проиграешь абсолютно точно, если рискуешь – есть шанс победить. Я сейчас говорю в общем и целом, хотя каждую мою фразу можно подкрепить цифрами. Мы сразу относились к Sberbank CIB как к ключевому направлению деятельности Сбербанка как международной финансовой группы, потому что растут наши клиенты, а вместе с ними развиваемся и мы. Если наши клиенты сегодня – сложные международные многоуровневые компании, то и нам необходимо быть такими же.

Пока мы прошли первый этап в создании CIB, 15–20% пути.

За какой срок собираетесь пройти остальные 80%?

Стратегию мы сейчас утверждаем на пять лет. На формирование устойчивого, боеспособного корпоративно-инвестиционного бизнеса, с моей точки зрения, потребуется минимум три года. Сегодня мы новички на рынке, и хотя шороху навели много, конкуренты и потенциальные клиенты пока еще удивляются тому, что мы можем сделать. Такая реакция нормальна, ни у кого не должно быть иллюзий, мы находимся в положении догоняющего. Исторически Сбербанк был сберегательным и занимался только розницей, потом появились «корпораты». А сейчас мы переходим на следующий уровень и говорим, что в рамках «корпоратов» есть один максимально требовательный и продвинутый сегмент. Это тот сегмент, не работая с которым, невозможно быть лидером. А нашу цель никто не менял, она у нас одна: быть лидером во всем, чем мы занимаемся.

Как в любом начинающем коллективе, у нас бывают блистательные успехи, а бывает и так, что не все идет по плану. Задача же – совершать любые сделки стабильно, предсказуемо, в соответствии с ожиданиями клиента и нашими обещаниями.

Мы говорили о глобальных проблемах, переключимся на Россию. Каковы конкурентные преимущества страны как пункта назначения прямых и портфельных инвестиций?

Россия – значимый игрок на мировом рынке капитала, хотя ее роль как экономики гораздо больше. Если мы даем примерно 3% от мирового ВВП, то на рынке капитала у нас меньше 1%. Однако нужно понимать, что и на Западе есть две принципиально разные модели. В американской соотношение – 80:20. То есть 80% – рынок капитала, 20% – коммерческое кредитование. В Европе все ровно наоборот. Мы здесь ближе к европейской модели. Но деньги, которые заходят на портфельный рынок, появляются здесь просто потому, что глобальные игроки не могут игнорировать такой рынок. Фонд, инвестирующий в развивающиеся рынки, не может сюда не идти, как не может этого не делать и фонд, инвестирующий в нефть, газ или телекомы. При этом, повторюсь, Россия сейчас не flavor of the month и торгуется с существенным дисконтом.

Что касается прямых инвестиций, то ответ на вопрос, почему сюда идут деньги, тот же самый: большой рынок, значимая страна. Пусть многое из того, что сейчас делается на рынке ценных бумаг, скорее отпугивает, а не привлекает инвесторов. Начиная с «дел Браудера» и «Магницкого» и до истории с «Фармстандартом». На уровне ощущений Россия сейчас не очень привлекательна для прямых инвестиций по нескольким причинам. Увеличиваются риски политической нестабильности. Поясню: когда вы долго держите валютный курс стабильным, нарастают риски его нестабильности. Здесь то же самое, просто потому, что ситуация находится под контролем очень давно. Это многих настораживает. Еще важнее изменение экономического тренда. Если бы российская экономика росла на 8% в год, то инвесторы простили бы ей все. В Китае им абсолютно неважно, коммунистическая партия у власти или какая-то другая. Хорошие темпы могли бы сделать неважной политическую ситуацию, а раз их нет, приходится анализировать перспективы экономики, которые не очень хороши.

А если посмотреть на отдельные сектора?

Гигантский потенциал у инфраструктурного сектора. Мы его сейчас внимательно изучаем. В российскую инфраструктуру нужно вложить около триллиона долларов. Половину – в транспортную, половину – в другие сферы. Ключевые проблемы в том, что Россия находится в достаточно сложных климатических зонах, и часть регионов, где инфраструктура нужна, так мало заселены, что экономическая целесообразность подобных проектов очень сомнительна. Дальше получается замкнутый круг: зачем строить инфраструктуру там, где ничего нет. Но как там что-нибудь появится, если ничего не построить? Кто-то должен взять на себя риск и сказать: «Хорошо, мы сделаем эти инвестиции, пусть они окажутся убыточными на первом этапе (а может, и навсегда), но мы попытаемся переломить ситуацию». Момент сейчас позитивный, есть хорошие инициативы президента, и мы с удовольствием в них поучаствуем как финансирующий банк и как эксперты. Понятно, что России нужно создавать транспортные коридоры. Понятно, что у нас уникальное географическое положение между Европой и Китаем. Этот потенциал можно и нужно использовать, но чисто экономически вначале придется идти на определенные риски. Государству предстоит на них согласиться, но мы готовы эти риски делить. Думаю, Сбербанк сможет найти под такие перспективные проекты хороший уровень инвес­торского интереса.

Сбербанк – организатор «Форума Россия». С одной стороны, это достаточно важная дискуссионная площадка для экономистов, инвесторов и бизнесменов. С другой – даже в Мос­кве она одна из многих. Верите ли вы, что форумы вообще и ваш форум в частности создают какую-то «добавленную стоимость»? Чего вы от него ждете в дальнейшем?

Я большой любитель и сторонник форумов. ВЭФ в Давосе, ПМЭФ, наш форум или любой другой – это всегда хорошая возможность сверить часы, ощущения, понять направление движения. Ты видишь, насколько отстаешь, идешь вровень или опережаешь остальных. И, конечно, это шанс получить опыт из первых рук. В интернете ты можешь посмотреть, как выступает, скажем, Ангела Меркель, но совершенно другое – слушать спикера из зала, чувствовать энергетику. Вообще форумы позволяют учиться у самых умных, образованных и профессиональных людей. С этой точки зрения наш «Форум Россия 2013» удался. Он получился очень насыщенным интеллектуально, дискуссии проходили на хорошем уровне, и клиенты демонстрировали большой интерес. Решение провести его не в феврале, а в апреле в итоге тоже оказалось правильным.

Исторически Сбербанк был сберегательным и занимался только розницей, потом появились «корпораты». А сейчас мы переходим на следующий уровень и говорим, что в рамках «корпоратов» есть один максимально требовательный и продвинутый сегмент. Это тот сегмент, не работая с которым, невозможно быть лидером. А нашу цель никто не менял, она у нас одна: быть лидером во всем, чем мы занимаемся

От форумов никто не ждет, что там вдруг будут заключены внезапные и прорывные сделки. Любая сделка – это заготовка. По закону Паркинсона работа занимает все отведенное на нее время, поэтому форум – хороший повод завершить все переговоры к понятному дедлайну. Это полезная миссия, и тут мы были тоже успешны. Планка задана. В следующем году, как всегда, нужно будет превзойти себя, мы уже думаем над этим.

Мы видим большой интерес к «Форуму Россия» со стороны участников из совершенно разных стран. Среди них крупные инвесторы, «корпораты», видные экономисты, ученые, политики. Задача нашего мероприятия как раз заключается в том, чтобы собрать все эти аудитории на одной площадке, провести открытый диалог и обсудить инвестиционные возможности, которые сегодня перед миром открывает Россия. Мы видим, как в настоящее время постепенно меняется наша экономика, сколько новых проектов реализуется, причем в несырьевой сфере: в телекоммуникациях, агросекторе, химической, машиностроительной промышленности, во многих других отраслях. И приятно осознавать, что в этом есть и наша заслуга: не только как крупнейшего банка страны, но и как организатора продуктивного диалога между всеми сторонами, который впоследствии приносит ощутимый результат и еще один повод для гордости.


Официальные партнеры

Logo nkibrics Logo dm arct Logo fond gh Logo palata Logo palatarb Logo rc Logo mkr Logo mp Logo rdb