Кирпичи нового мира

Width 250px img 1417 fmt

Разнообразие – возможно, это слово будет точнее всего описывать XXI век, реалиями которого станут многополярность и мультикультурализм. Так считает председатель редакционного совета BRICS Business Magazine и соруководитель Sberbank CIB* Рубен Варданян. Он очертил контуры экономических и геополитических изменений на ближайшие 30 лет. На первом плане в этой картине оказываются Бразилия, Россия, Индия, Китай и ЮАР.

В аббревиатуре БРИКС собраны очень разные государства. Что на самом деле их объединяет, не искусственное ли это понятие?

Любое объединение в своем начале обязательно имеет некоторую искусственность, потому что всегда есть параметры, которые кажутся похожими, и всегда при этом есть те, которые такими совсем не кажутся. Политическое устройство России, Бразилии, Индии, Китая и Южной Африки заметно различается. Между коммунистическим Китаем и демократической Бразилией, свободной от какой-либо идеологии, разница достаточно велика. Если говорить о ключевых элементах, которые стали причиной объединения, то это высокие темпы роста, большой размер экономики и достаточно большая численность населения. Совокупность этих параметров дает названным странам возможность влиять на мировую экономику в ближайшие 20–30 лет.

Надо понять, состоялась ли G20 как международный институт, как работает в нем система сдержек и противовесов. Пока «двадцатка» не отражает существующего порядка вещей

Надо сказать, что Китай и Россия – это белые пятна. 20 лет назад они были вне мировой экономики, а Индия и Бразилия – упущенные возможности. Последние 50 лет все ждут, что Бразилия вот-вот «выстрелит», но этого пока не происходит. ЮАР только прошла механизмы очистки от апартеида и выстраивания новой системы управления. Есть не менее интересные страны, такие как, например, Индонезия, обладающие схожими с перечисленной пятеркой характеристиками. Но если попытаться оценить влияние разных государств, то мы увидим, что ЮАР для Африки – ключевая страна во многих процессах. То же самое можно сказать о Бразилии и Латинской Америке, о России и, само собой, о Китае и об Индии, причем не только на реги­ональном, но и на мировом уровне. То есть объединение в существующем виде ни в коем случае не искусственное. Другое дело, что это не означает, будто собранные в нем страны спаяны друг с другом навечно.

Это вопрос самоидентификации. Мир изменился. И от модели «пылесоса», когда все ресурсы работали на Европу, США и Японию и возвращались в другие части света в виде инвестиций и товаров, он перешел к чему-то другому. Само возникновение БРИКС говорит о том, что однополярности больше нет. Нет ситуации, когда большинство стран либо вообще незаметны по показателям, либо просто незначительны с точки зрения экономики, политики, культуры и даже спорта. У нас появилось много новых лидеров, мир стал многополярным. Думаю, тему БРИКС нужно рассматривать именно с этих позиций.

Еще не так давно существовали социалистический лагерь, капиталистический лагерь и не присоединившиеся к ним страны. Однако теперь конфигурация совсем иная. Даже ситуация в Европе усложнилась, и теперь до конца не ясно, останется она объединенной или нет.

Тезис о многополярном мире повторяется очень часто – настолько часто, что складывается впечатление, что ему еще только предстоит приобрести настоящее содержание.

Есть реалии, которые сильно отличаются от того, о чем мы говорим. Как бы ни декларировалась многополярность, Совет Безопасности ООН устроен таким образом, что правом вето обладают только пять стран. Индия, например, в их число не входит. Даже Германии с Японией там нет, потому что они проиграли Вторую мировую войну.

Почему о многополярности так часто и много говорится? Просто понимание новой реальности уже приходит, а механизмы, позволяющие ее отразить, еще не созданы. Тот же переход от G8 к G20 – пока лишь одна из попыток в этом направлении. Она сама по себе ставит вопросы о необходимости сохранения G8, о том, что это вообще такое, если Европа сейчас едина. С другой стороны, надо понять, состоялась ли G20 как международный институт, как работает в нем система сдержек и противовесов. Пока «двадцатка» не отражает существующего порядка вещей, но достаточно адекватно под него подстраивается. И все же зазор между тем, что говорится, и тем, что делается, слишком большой.

Какова иерархия этих международных институтов, отражающих или не отражающих новую реальность?

Совет Безопасности принимает решения вводить или не вводить войска, применять ли санкции. Всемирный банк распределяет квоты, определяет веса разных стран, размер их платежей. Штаб-квартиры ключевых международных институтов находятся или в Европе, или в Америке. Точка. Но это изменится. Через какое-то время головные офисы подобных организаций будут вынуждены переехать из Женевы и Нью-Йорка в какой-нибудь только что построенный город в Китае, Бразилии или в Сингапур просто потому, что это будет больше отражать реалии нового дня. Это будет удобнее, если исходить из того, как станут двигаться информационные и человеческие потоки.

Чо Так Вонг, Эйк Батиста и Ратан Тата системно оценивают возможности соседей по БРИКС


Старый мир будет сопротивляться этим изменениям?

Тут два естественных процесса. Мы все консервативны, поэтому поменять что-либо сложно, и если не произойдет серьезного катаклизма, такие изменения никем не будут восприняты на ура. Все привыкли, обуст­роились, всем удобно, и никто не хочет принимать решения и нести большие расходы. Ведь после Второй мировой войны ситуация более или менее устаканилась. Победители решили, что все будет так-то и так-то, а потом попытались в этой парадигме жить. Это естественное людское желание – сохранить все как есть, поэтому сопротивление изменениям будет.

В то же время жизнь идет вперед, и, хотим мы этого или нет, изменения произойдут. Выбор столиц Олимпиад и стран для проведения чемпионатов мира по футболу в следующие восемь лет – хороший пример. Еще недавно ни Россия, ни Бразилия претендовать на такую честь не могли.

Каково реальное экономическое взаимодействие между странами БРИКС?

Его почти нет, и это хороший вызов. Конечно, маленькие потоки между Китаем, Индией, Россией несопоставимы в общем объеме экспорта-импорта этих стран. Тут есть субъективные причины: сложные отношения между Индией и Китаем, непростые отношения между Россией и Китаем. Есть и другие причины, скажем, отсутствие большого рынка сбыта российских товаров в Индии, в основном это сырье или ВПК. У Индии тоже нет особых возможностей, Бразилия далеко, и, как правило, оттуда идут лишь продукты питания.

Но процесс пошел, и процент россиян, уезжающих учиться в Китай или изучающих китайский, постоянно растет. Людей, которые хотят отправиться в Бразилию не потому, что там фестиваль, а потому, что там можно строить бизнес, становится больше. И цифры таковы, что это уже превращается в определенный тренд. Ухудшение социальной ситуации в Европе, я уверен, приведет к тому, что множество людей начнут рассматривать Латинскую Америку и Юго-Восточную Азию как предпочтительные рынки труда, капитала или информации.


Рубен Варданян считает, что страны БРИКС получат возможность влиять на мировую экономику в ближайшие 20–30 лет

Но инвестиционные потоки еще не поменяли своего направления?

Китайские деньги пока идут в Китай или в те страны Юго-Восточной Азии, где очень большая китайская диаспора и где уже налажены хорошие связи. Они могут пойти еще в Европу или в Америку для покупки репутационных брендов. Индийские деньги тоже уходят в США, Европу или остаются внутри страны, потому что индийцам более понятна англосаксонская модель. Но и это будет меняться, финансовые потоки уже сейчас понемногу переориентируются. Мне кажется, что журнал начинает свою деятельность не тогда, когда все устоялось и застыло, а в момент особого ускорения. Аббревиатуре БРИКС исполняется 11 лет, для человеческой жизни это огромный срок, но исторически это ничего не значит. Нужно еще лет 10–15. Тогда новое поколение будет действовать в другой системе координат.

Возникает ли этот инвестиционный интерес к соседям по БРИКС на уровне каких-то значимых фигур?

Конечно, такие люди, как Эйк Батиста, Лакшми Миттал, Ратан Тата и Чо Так Вонг, достаточно активны и системно оценивают появляющиеся возможности. Китайские инвесторы внимательно смотрят на то, что происходит в России. Поэтому да, взаимный интерес появляется, но медленно. Очень медленно. Никаких иллюзий на первом этапе быть не должно, этот процесс никому не покажется простым.

На политическом уровне у БРИКС тоже есть какие-то понятные перспективы?

Не могу полноценно ответить на этот вопрос. Даже если БРИКС превратится в серьезное политическое
объединение, оно все равно будет фрагментарным. Скорее, надо говорить о конфигурации, при которой в некий союз входит большее количество стран. Закрытый клуб из четырех-пяти членов возможен только для решения отдельных задач. На глобальном уровне, когда масштаб проблем возрастает, нужно хотя бы 15–20 стран. Из тех, кто должен входить в такой клуб помимо Бразилии, Индии, России, Китая и ЮАР, надо обязательно назвать Южную Корею, Индонезию, Вьетнам и Нигерию, при всех своих трудностях обладающую огромным потенциалом, который ей дает 150-миллионное население. Еще, конечно, Мексику и, может быть, Аргентину.

Людям, не знающим истории, будет интересно узнать, что до 1820 года Индия и Китай обеспечивали 50% мирового ВВП. Россия – 2,5%, США – 1,5%

У многих складывается ощущение, что, постулируя многополярность, Москва и Пекин на самом деле тяготеют к системам, в которых они могут доминировать.

Это серьезный вопрос. Людям, не знающим истории, будет интересно узнать, что до 1820 года Индия и Китай обеспечивали 50% мирового ВВП. Россия – 2,5%, США – 1,5%. И, наверное, 5000 лет истории Китая дают ему право смотреть на многие вещи по-другому. Индия как страна вообще не существовала, и до сих пор вопрос, насколько она в этом качестве состоялась. Сейчас Индия больше похожа на конфедерацию штатов, где живут люди с большими национальными, религиозными, культурными и ментальными различиями. Российской государственности более 400 лет, что для истории, конечно, большой срок, но не огромный. Бразилия – новая страна, десятилетие назад средний возраст нации был всего 18 лет.

Исходные данные очень разные, и понятно, что однополярный мир самый простой. Хотя монополия не может сохраняться очень долго. Биполярная модель, как ни странно, наиболее устойчивая, если в ней заложены элементы взаимного сдерживания. Атомная бомба сыграла большую роль в том, что противосто­яние двух лагерей не вылилось в военный конфликт. Обе стороны были равнозначны и осознавали, что просто уничтожат друг друга. Иллюзия того, что Америка может стать единым мировым центром, какое-то время продержалась, но Соединенные Штаты свой шанс упустили. Римская империя находилась в таком положении всего несколько сотен лет, что показывает недолговечность подобной позиции.

На первый и, вероятно, поверхностный взгляд в самой идее объединения совершенно непохожих друг на друга культур заложена возможность конфликта.

Не надо никого объединять. Я надеюсь, что мы не станем заложниками этой аббревиатуры. Суть в том, что ключевыми игроками в следующие 20–30 лет будут не Европа с Америкой, а другие страны. Эти государства обладают разными характеристиками, но все они активно трансформируются, модернизируются и перестраиваются, превращаясь в региональных и мировых лидеров.

Идет вполне естественный процесс, в котором нельзя выкрасить все одной краской. У кого-то возникнет желание остаться собой, ни с кем не объединяться, кто-то захочет быть в одном клубе с американцами и европейцами. Мы пытаемся все упростить и схематизировать, и это только отдаляет нас от реальности. Жизнь бывает более многослойной и сложной. Тут надо понимать, что тренд действительно существует, и он окажет свое влияние даже на самых обычных людей, но это не означает, что все построятся в колонну и продолжат существование в одной системе.

В предыдущие полтора столетия страновой успех часто связывался с такими понятиями, как «протестантская этика», «протестантский взгляд на жизнь» или «протестантское отношение к труду». Теперь на лидерство претендуют цивилизации с совершенно иными культурными и мировоззренческими основаниями. Что это значит для тех, кто привык к старому порядку?

Попытка навесить ярлыки и все упростить – это нормальное человеческое желание. Но даже по поводу «протестантской этики» есть нестыковочки. Например, Бавария – это католическая земля, тем не менее она самая богатая и успешная в Германии. При всем моем глубоком уважении к принципам, описанным Максом Вебером, вывод о том, что протестантская этика была главным двигателем всего, неверен.

Викинги не исповедовали протестантизм, но именно они стали двигателями перемен в Европе. В принципе, норманны – это викинги, и англосаксы – это викинги, которые завоевали Англию. Сицилия тоже была под контролем норманнов, и они несколько сотен лет определяли всю итальянскую историю. И даже Олег, Игорь и другие древнерусские князья были викингами.

Но, конечно, сам по себе вопрос очень важен. Мы будем жить не только в экономически многополярном мире – он будет мультикультурным и мультирелигиозным. Ислам возник в VII веке, и его последователи стали воевать за территории. Прежде всего с христианами. В этом противостоянии христиан и мусульман мы существуем со времен Крестовых походов. Теперь всем придется понять, что мир состоит не только из представителей этих конфессий. Есть буддисты, индуисты, синтоисты, конфуцианцы. Умение общаться, работать, делиться информацией с тем, кто не похож на тебя, станет очень важным.

Раньше было очень просто. Все пытались приехать в США, выучить английский язык и жить по местным законам, потому что американские законы едины для всех. Больше это не работает. Оказавшись, допустим, в Индии, понимаешь, что здесь не так, как в Штатах, в Китае или в России. И это усложняет мир. Для большинства людей такая среда некомфортна, спросом пользуются иные модели.

То есть вырастет уровень внутренней тревоги?

Конечно. Чем больше альтернатив, тем хуже для среднего сознания. Только очень немногие готовы к изменениям и усложнениям. 97% людей хотят упрощенной и достаточно примитивной модели существования.

Раньше было очень просто. Все пытались приехать в США, выучить английский язык и жить по местным законам, потому что американские законы едины для всех. Больше это не работает

Страны БРИКС демографически неравноценны, перед каждой есть свой набор угроз. Например, геронтологи утверждают, что правило «одна семья – один ребенок» через несколько десятилетий подточит экономическую мощь Китая, и вопрос о лидерстве для этой страны будет закрыт.

Существует множество проблем, не только эта. Скажем, дети суррогатных родителей, как сейчас выясняется, имеют меньшую способность к продолжению рода, их иммунная система слабее. Есть вопросы по поводу клонирования и генетических изменений внутренних органов, их пересадки. Думаю, мы еще находимся в веке технологических революций, веке, в котором биология и генетика могут поменять очень многое. Это заденет всех, и БРИКС не исключение. У России тут свои вызовы: мы стареющая нация, не репродуциру­ющая себя, нам не хватает рождаемости для роста населения. Бразилия – очень молодая страна, еще не ставшая нацией. У Китая, Индии и ЮАР тоже свои вызовы. Полагаю, никто не сможет ответить на них так, чтобы не случилось кризиса, в том числе и Китай.

В то же время радикально изменились и внешние обстоятельства. Если посмотреть на историю Европы, станет понятно, что мы в первый раз живем больше 50 лет без войны или чумы. То есть впервые население не уменьшается из-за каких-либо конфликтов, природных катаклизмов или эпидемий.

На «Форуме Россия 2012», который Сбербанк и «Тройка Диалог» проводили в начале года, говорилось о том, что молодое поколение в странах с быстрорастущими экономиками зачастую имеет завышенные ожидания. Другими словами, главный ресурс перемен недоволен скоростью этих перемен.

Значит, эти молодые люди будут разочарованы. Или уедут в другую страну, а может, попытаются изменить внутренний режим в своей. Я всегда говорил о том, что для серьезных изменений у человечества, к сожалению, есть только три пути: революция, реформация и инквизиция. Других механизмов просто не существует. Революция полностью сносит все старые системы. Реформация делает упор на какую-то одну часть общества. Примером тут могут быть протестанты или Петр I. Все, кто с бородой, – неправильные, а кто без – правильные. Одни будут жить хорошо, другие плохо. А инквизиция – это как у Сталина. Бесплатный труд, «нам нужен рывок!». В Европе модель инквизиции тоже сыграла свою роль. Конечно, есть и эволюционный путь развития, он достаточно медленный и компромиссный. Но на каком-то этапе развития все страны рискуют перейти от него к более радикальным моделям. Реформация может быть позитивной, но и человеческие жертвы оказываются огромны: во время правления Петра I в России погибло больше людей, чем во многие другие периоды. А революция еще страшнее.

Я всегда говорил о том, что для серьезных изменений у человечества есть только три пути: революция, реформация и инквизиция. Других механизмов просто не существует

Все страны БРИКС, безусловно, движутся по эволюционному пути. И совершенно уникально то, что Россия и ЮАР прошли через смену структуры власти без революции. У нас она была скорее реформационной, как и отказ от апартеида в Южной Африке. Китай пытается эволюционно реформировать коммунистическую партию, Бразилия из страны с социальным неравенством постепенно превращается в более стабильную и предсказуемую экономику с более длинным горизонтом планирования. В этом-то и угроза: в один прекрасный момент энергии для дальнейшего роста и мягких изменений может не хватить. Эволюция, повторю еще раз, – это компромисс. Недовольных может быть много, но зато в ней нет фатальных сценариев.


Официальные партнеры

Logo nkibrics Logo dm arct Logo fond gh Logo palata Logo palatarb Logo rc Logo mkr Logo mp Logo rdb