Русский Гамлет за китайской ширмой

Конец апреля. На кафедре цивилизационного развития Востока Высшей школы экономики (ВШЭ) густое предгрозовое затишье под занавес учебного года. За обширным круглым столом в «предбаннике» кабинета ее руководителя Алексея Маслова беседуют двое. Тихое течение разговора (кажется, речь о Ли Юане и династии Тан) лишь единожды нарушается отрывистыми звуками: по коридору проносится шумная стайка студентов, спорящих о чем-то по-китайски.

Стены по-современному аскетически меб­лированной комнаты пестрят фотографическим глянцем парадной Поднебесной, какой та должна предстать перед туристами. Китайский модерн – горделивая панорама современного «шанхайского Манхэттена» с его хрестоматийной доминантой, без малого полукилометровой телебашней «Восточная жемчужина», соседствует здесь с традиционным восточным «лубком» – живописными пагодами под изогнутой кровлей и рукотворными терренкурами рисовых полей, тонущими в тусклых лучах предзакатного солнца.

Наша встреча задерживается. По телефону, вежливо извинившись (научный совет затянулся), Маслов просит еще четверть часа. Едва же появившись на пороге своего кабинета, сразу переключается на подскочившего аспиранта.

Наконец очередь доходит и до меня. «Теперь я в вашем полном распоряжении», – плавно выдыхает он, гостеприимным жестом приглашая войти в свой кабинет.

Получить подобное приглашение для любого, кто интересуется Востоком и хотя бы поверхностно знаком с обстоятельствами жизни Алексея Маслова, – большая удача. Он один из самых известных российских востоковедов, специалист в области духовных и культурных традиций китайской цивилизации, автор бесчисленных трудов и монографий, переводчик древних даосских и чань-буддийских текстов, профессор и приглашенный лектор множества первостатейных вузов мира, член экспертных советов, комиссий и рабочих групп – спросите у Google.

Маслов – всемирно признанный историк боевых искусств. И сам – мастер шаолиньского ушу, обучавшийся в Шаолине, где получил полное послушническое посвящение, и единственный иностранец, чье имя занесено в «Схемы-хроники шаолиньских монахов-бойцов».

Впрочем, во внешнем облике 50-летнего Маслова гораздо больше от профессора, чем от буддийского монаха-аскета, как о тех можно судить по фильмам или популярным шаолиньским шоу. Строгий темно-синий костюм, плотно облегающий крепко сбитое, но совсем не сухопарое тело; выразительный взгляд из-под скругленных прямоугольных очков без оправы; прямые с проседью волосы аккуратно уложены на ровный пробор.

Самого Маслова подобное несоответствие совсем не смущает. «Все должно быть уместно. Европеец, явившийся в центре западного города в традиционной одежде шаолиньского монаха, выглядел бы так же нелепо, как если бы разгуливал в классическом английском костюме где-нибудь по китайской глубинке», – замечает мой собеседник, занимая в кресле удобную позу, выражающую готовность к разговору.

Знакомство с традицией

Разговор начинается с Шаолиня, которому в жизни и судьбе Маслова принадлежит особое место. Буквально его путь в монастырь начался в конце 1970-х в Монголии, где работали его родители – потомственные московские врачи. Именно там Маслов увлекся Востоком (страна строила социа­лизм, но оставалась островом буддийской культуры) и начал заниматься карате и китайскими боевыми искусствами, громко именовавшимися «кунг-фу». «Там жили китайцы, главное занятие которых было торговать на рынке. В реальности же многие из них когда-то бежали от культурной революции. Хотя в 1976-м она завершилась, эти люди не спешили возвращаться в Китай, не доверяя режиму».

Поэтому решение «двигаться по восточной линии» стало для Маслова естественным. В 1981 году он поступил в Институт стран Азии и Африки Московского госуниверситета. «Их было двое лучших на курсе – Игорь Моргулов, который сегодня курирует китайское направление в ранге замминистра иностранных дел, и Алексей Маслов. Было заметно, насколько он всем этим увлечен и как вкладывается в учебу. Так что для меня совершенно не удивительно, что он вырос в высококлассного востоковеда, одного из лучших знатоков Китая в нашей стране и мире», – замечает научный руководитель Российско-китайского финансово-экономического центра Финансового университета при Правительстве РФ Владимир Ремыга, преподававший у Маслова в то время.

В МГУ Маслов не забывал и о занятиях боевыми искусствами, продолжая тренироваться и выступать за университет в соревнованиях по сверхпопулярному в то время карате, внезапно попавшему под запрет в 1983-м. Именно тогда, признается мой собеседник, у него наступил этап поиска новых глубин в осмыслении Востока. «Занятия карате, ушу и восточной мистикой, как и востоковедение вообще, в то время были частью протестной культуры. Не просто боевыми искусствами, но методом иного взгляда на реальность, возможностью выхода на другую философию».

Однако шанс увидеть Китай собственными глазами выпал Маслову лишь в 1989-м, на перестроечной волне интереса к Востоку. Он отправился за свой счет, на деньги, заработанные за написанную брошюру по истории боевых искусств. «Поскольку больше никаких книг на эту тему у нас тогда не было, эта книжка имела абсолютно неоправданный для себя успех», – скромно улыбается он.

Как бы то ни было, после покупки билета в его руках оставалось только 14 долларов – Маслов прекрасно помнит это до сих пор. Но ему повезло: в Китае он встретил представителей школы ушу мастера, обучавшего его в Монголии. «Эта школа меня подхватила. Она была не очень большой и не очень известной, но абсолютно традиционной. То есть когда люди помогают друг другу, буквально передают тебя из рук в руки, – продолжает Маслов. – Так что домой я возвращался все с теми же 14 долларами. То есть не потратил ничего. Все это время меня кормили-поили, а заодно и начали обучать». Это было очень важное первое знакомство с «настоящим» Китаем. «Мне стало понятно, что у этой страны есть абсолютно официальная витрина, в которую упираются, наверно, 99% иностранцев. И есть некие внутренние каналы, в которые войти очень сложно, почти невозможно».

В чужой монастырь

Этот опыт, признается Маслов, очень помог ему в начале 1990-х, когда он впервые предпринял попытку попасть в Шаолинь. Зачем его туда потянуло? «Вы понимаете, для человека, интересующегося Китаем и его боевыми искусствами, Шаолиньский монастырь – это то же, что роль Гамлета для актера», – поясняет он с чуть заметным придыханием.

Но древние монастырские стены пали перед его напором отнюдь не с первого натиска. «Когда я приехал в Шаолинь, у меня была какая-то странная иллюзия, что меня встретят с распростертыми объятиями. Конечно, я никому там не был нужен. Монахи со мной вежливо поговорили, но ни о каком обучении, разумеется, не шло и речи». Но ему опять повезло. Путешествуя по югу Китая, в маленьком гостиничном ресторанчике он случайно познакомился с человеком в буддистских одеждах, оказавшимся (в будущем) великим монахом Ши Дэцянем. Пригласив Маслова приехать в Шаолинь, тот впоследствии ввел его в круг старшего монаха – последнего из великих настоятелей Ши Суcи. С его благословения в 1996-м, после двух лет обучения в монастыре, Маслов прошел обряд полного послушнического посвящения. В ознаменование этого события во внутреннем дворе Шаолиня тогда же была поставлена стела, которая находится там и сегодня.

После культурной революции правительство требовало от монахов раскрутки Шаолиня как культурного бренда. Сегодня эта политика доведена до конца. Нынешний Шаолинь – это такой китайский Диснейленд

Почему шаолиньцы пустили его в свой монастырь? Сам Маслов называет три вероятные причины, которые многое говорят и о самом характере китайцев.

Во-первых, его приезд совпал с общим подъемом интереса ко всему иностранному и иностранцам. Притом что он хорошо говорил по-китайски и мог поддержать беседу на самые далекие друг от друга темы. «От того, как приготавливать лапшу, чтобы она не была слишком разваренной, до вопросов китайской философии – то есть обо всем, о чем чаще всего говорят в этом кругу».

Во-вторых, он готов был приезжать часто. «Для Китая очень важный фактор – это время привыкания: ни первая, ни вторая встреча – личная или деловая – никогда не дают никаких итогов».

Наконец, он не задавал монахам вопросов и ни о чем не просил. «По китайским правилам никогда нельзя просить чему-то научить. Правильно говорить: вы – учитель, и если вы считаете, что я должен мыть полы, то я буду мыть полы. То есть надо приходить к учителю, а не к комплексу знаний».

Напротив, имя учителя, стоило его только произнести, открывало Маслову любые двери во время его дальнейших путешествий по другим китайским монастырям и Тибету. «Для меня это была очень хорошая школа понимания китайских реалий. Того живого, настоящего Китая, который для иностранцев всегда другой, – рассуждает он. – Для остального мира китайцы воздвигают некую ширму, за которой Китай находится и сейчас, хотя формально приехать туда нет никаких проблем».

Сам Шаолинь, в считаные годы превращенный из тихой уединенной обители в один из самых популярных культурных символов и место массового туризма современного Китая, наглядная тому иллюстрация.

По сути, новая история монастыря ведет отсчет с начала 1980-х, когда с реформами Дэн Сяо­пина началось возвращение монахов, массово высылавшихся в годы культурной революции. У его полуразрушенных стен собрались тогда примерно два десятка выходцев из старой плеяды шаолиньцев.

Это были уже немолодые люди, которые предприняли попытку восстановить постройки и возродить традиционные школы – боевых искусств, медитации, управления сознанием, медицины, культурных знаний. «Они хотели жить нормальным, скромным, тихим монастырем. Но уже тогда государство начало оказывать на них давление, требуя раскрутки Шаолиня как культурного бренда. Оно же активно внедряло туда новое поколение монахов, заинтересованных прежде всего в коммерции, – сокрушается Маслов. – Появлялось все больше и больше шаолиньских шоу. Старики просто не понимали, зачем это нужно и какое это имеет отношение к практике самовоспитания. Сегодня эта политика в определенной степени доведена до конца. Нынешний Шаолинь – это такой китайский Диснейленд».

Основной инстинкт

В этом примере как за стеклом видны гигантские изменения пореформенного Китая, которые не только привели страну к беспрецедентным экономическим успехам, но и повлияли на психологию и внутреннее самоощущение самих китайцев. Как это проявляется?

Во-первых, открывает счет Маслов, сегодняшний Китай совершенно четко представляет себе, что он действительно является центром нового мира, откуда идет новая волна культуры и предпринимательства.

Во-вторых, у китайцев сформировалось стойкое ощущение успешности: население разбогатело очень быстро, при жизни всего одного поколения.

В-третьих, Китай перестал быть мягкой и уступчивой страной. «В сущности, он уступчивой страной никогда и не был, просто долгое время у него не хватало сил заявлять свои жесткие позиции. Но сегодня Китай действительно может диктовать свои условия».

По китайским правилам никогда нельзя просить чему-то научить. Правильно говорить: вы – учитель, и если вы считаете, что я должен мыть полы, то я буду мыть. Вообще, для иностранцев Китай всегда другой. Для остального мира китайцы воздвигают некую ширму, за которой страна находится и сейчас, хотя формально приехать туда нет никаких проблем

Причем последнее обстоятельство проявляется на уровне не только государства, но и отдельных людей. «Например, многие мои знакомые, которые с удовольствием ходят по китайским рынкам, начинают отмечать для себя неприятный факт, что китайцы перестали скидывать в пять раз против начальной цены. Почему? Потому что раньше, во времена кустарного производства, себестоимость товара была размыта, четко не определена. Сейчас, с расцветом индустриализма, цена труда четко понятна», – поясняет он.

По той же причине Китай перестал быть – и уже никогда не будет – дешевой производственной площадкой. «Многие продолжают воспринимать эту страну такой, какой она была 10–20 лет назад. Но сегодня Китай решает задачу превращения в производителя высокотехнологичной продукции. То есть китайские товары будут автоматически дорожать».

Наконец, Поднебесная вернулась к той собственной старой модели политической культуры, которую Маслов определяет как «выталкивающая». О чем идет речь? Если Запад работает по «кооперативной» модели – мы встречаемся, договариваемся, совместно развиваем бизнес, стараясь не нарушать взаимных интересов, – то Поднебесная действует иначе. А именно – стремится вытолкнуть партнера сразу после того, как получает от него все нужное – технологии, знания, связи или логику развития процессов. «Многие на это обижаются. Но если представить, что в этом есть суть самосохранения нации, то придется признать, что эта схема работает успешно».

Колоссальные амбиции

Все тем же инстинктом самосохранения объясняется еще одно обстоятельство, непосредственно связанное с грандиозными успехами Китая последних лет, – все более настойчивое стремление страны к внешней экономической экспансии, проявляющее себя в инициативах, подобных озву­ченной в 2013 году стратегии Экономического пояса Шелкового пути.

Главная причина, подталкивающая Китай к подобным проектам, объясняет Маслов, связана со стремлением к внутренней стабилизации страны. Увеличение стоимости рабочей силы и, как следствие, финального продукта – одна из самых острых болезней роста китайской экономики, решить которую эффективно можно, только снижая издержки на логистику и доставку товаров на внешние рынки. «Пока что, грубо говоря, Китай производит товары, а их перевозку осуществляют другие страны, чужие компании, которые назначают свою цену. То есть Китай, безусловно, хочет ставить мировую инфраструктуру под свой контроль». Кроме того, Китай отработал (или почти отработал) внутреннюю повестку дня: темпы роста его экономики снижаются и в обозримой перспективе не выйдут за пределы 7–7,5%. «Но самое страшное – это обманутые ожидания населения, которое привыкло богатеть. Поэтому нужно, чтобы часть доходов генерировалась за пределами Китая».

Однако цели и влияние затеваемых Пекином гигантских инфраструктурных проектов, подобных новому Шелковому пути, выходят далеко за пределы чисто экономической целесообразности. Маслов обращает внимание на особенности этой инициативы. Через два года после ее объявления так и не появилось ясной концепции – формального документа, который бы ее описывал. «Это тоже традиционная система Китая – забрасывать некую идею и ждать на нее реакции. Таким образом Пекин старается лишний раз не раздражать мир».

Далее, он несет в себе явную цель политической интеграции вокруг китайского ядра. «Пекин пытается экспортировать идею Китая как нового мирового лидера – не только экономического, но и политического. То есть он хочет себя позиционировать как новую мировую политическую реальность и привлечь всех к коллективному обсуждению».

Наконец, под эту концепцию Пекин последовательно и методично выстраивает новые международные финансовые институты. В том числе в конце прошлого года был создан Азиатский банк инфраструктурных инвестиций, который сейчас завершает прием членов. Ранее под патронажем Китая сформирован Новый банк развития БРИКС, а также получают новый импульс банковско-финансовые структуры Шанхайской организации сотрудничества. «Каждая в отдельности они, может быть, и не играют большой роли. Но Китай тем самым создает финансовые хабы, в том числе в странах БРИКС, которые будут работать через обслуживание юаня, – разъясняет Маслов. – То есть впервые создается финансовая система, базирующаяся на свободно не конвертируемой валюте. Это уникальный момент вообще в мире».

Из всего этого следует, резюмирует востоковед, что проект нового Шелкового пути является политико-экономическим. Более того, он лишь составная часть куда более масштабного замысла Пекина. «Я полагаю, что это один из возможных компонентов новой мировой реальности, которая на наших глазах формируется китайцами. Надо понимать, что амбиции Китая колоссальны».

Совершенствуйся, чтобы помогать

Исходя из этого понимания, уверен Маслов, соседям и партнерам Китая и следует выстраивать с ним свое взаимодействие. В частности, Россия, размышляющая над своим участием в проектах нового Шелкового пути, должна присоединяться только к тем из них, что совпадают с ее собственными интересами, воздерживаясь от фронтальной поддержки китайских инициатив. «Хотя Россия и Китай – стратегические парт­неры, у Пекина собственная повестка дня. Он всегда и прежде всего заботится о себе. Поэтому по отношению к Китаю не надо испытывать иллюзий, – призывает он. – К нам уже приходит это понимание. Я думаю, что как раз сейчас начинает приобретать очертания реалистичная модель осмысления Китая среди крупнейших российских компаний и руководства страны».

Новое осмысление Китая и всего Востока – это и один из самых мощных трендов современной востоковедческой науки, который вызывает у Маслова самый живой отклик: «Многие вопросы, казавшиеся давно решенными, вдруг возвращаются. Оказывается, они не были решены в свое время».

С этой целью он стремится создать полноценную международную востоковедческую школу, которая сможет объединить лучшие силы – ученых, аналитиков и практиков – в этой области. В том же направлении развивается начатая Масловым перестройка учебного процесса в Школе востоковедения ВШЭ, которую он возглавляет с 2010 года. «Китайская традиция неразрывна. Это означает, что современный китаец, не важно, бизнесмен это или крупный партийный руководитель, базируется на тех же стереотипах мышления и восприятия действительности, что заложены самой традицией. Поэтому, чтобы стать академическим востоковедом или вести политическую аналитику современного Китая, надо хорошо знать его культуру и историю с самых древних времен. Причем не формально ее изучить, а понимать логику исторического процесса. Вот такое сквозное понимание Востока мы и пытаемся сейчас у себя внедрить. К тому же это было с самого начала заложено в традициях российского востоковедения».

Кроме того, Маслов продолжает регулярно читать лекции в университетах разных стран и много преподает в китайских буддийских академиях. В том числе в Академии ушу Шаолиня, куда регулярно приезжает. При этом сам остается послушником, строго следующим шаолиньской и буддийской традиции, не видя в этом никаких противоречий с современной жизнью. «Буддийское монашество не похоже на то, к чему мы привыкли в нашей христианской традиции, – это просто другая практика: в монастыре учитель дает тебе знания, а затем, опираясь на них, ты должен приходить к людям и помогать, – поясняет он. – Собственно, так и формулируется основная цель шаолиньского буддизма: совершенствовать себя, чтобы помогать другим людям».

Его привычный день начинается в 6:30 утра с медитации и специальных упражнений, занимающих около часа, и заканчивается ближе к полуночи примерно тем же ритуалом. Тренировки – два раза в неделю. У Маслова почти не бывает свободных суббот и воскресений, а жизнь, наполненная поездками и путешествиями, расписана на месяцы вперед. Так что если каким-нибудь ранним утром в одном из двориков московского Арбата вам повезет и вы увидите человека, выполняющего упражнение с шестом или алебардой, не спешите. Возможно, и вам он поможет заглянуть за китайскую ширму.