Историческая память на перекрестках культур

Современный «мемориальный бум», предпосланный очередным этапом трансформации мирового порядка, накрыл гуманитарные дисциплины взрывной волной исследований, предполагающих обращение к исторической памяти. Те глубокие изменения культуры и социальных отношений, свидетелями которых мы выступаем сегодня, многие эксперты пытаются описать и осмыслить в терминах проблемного поля memory studies.

Объединение БРИКС также оказалось в фокусе внимания любителей порассуждать о ценности объединяющих идей для институционализации сотрудничества и возможности обнаружить эти ценности в прошлом. Очевидно, что проект построения общего исторического нарратива, в котором нашлось бы место осуждению политики западных держав, в большей степени интересует официальную Москву. Он важен с точки зрения легитимации усилий России по борьбе с новым колониализмом, нашедшим отражение в агрессивном навязывании всему международному сообществу ценностей западного неолиберального проекта, развивающегося в логике оруэлловского «все животные равны, но некоторые животные равнее других».

В этом смысле весьма показательна статья «Суверенитет для всех. Неоколониализм и наша борьба с ним», опубликованная в газете «Известия» в январе этого года. «Англосаксы и другие западники и по сей день занимаются привычным делом – грабежом других народов, пусть сегодня его и прикрывают лозунгами о свободе, демократии и прогрессе. Это и есть современный неоколониализм», – намеренно сгущая краски, отмечает ее автор, директор департамента внешнего планирования МИДа России Алексей Дробинин.

В материале был очерчен целый круг проблем, возникающих вследствие применения неоколониальных практик, приводились примеры успешного межгосударственного сотрудничества вне западноцентричных структур. Первое место в перечне таких набирающих силу проектов, по мнению Дробинина, принадлежит БРИКС. Эта позиция подкреплялась выдержкой выступления Президента России Владимира Путина на Всемирном русском народном соборе: «Мы сражаемся сейчас за свободу не только России, но и всего мира».

«Наряду со специальной военной операцией вкладом нашей страны в борьбу за справедливость становятся развенчание и низвержение неоколониализма», – подводит итог Дробинин.

Однако разделяют ли страны БРИКС и шире – БРИКС+ – эти устремления и можно ли рассчитывать на то, что они поставят перед собой соответствующие задачи в ближайшем будущем? И возможно ли формирование общего наднационального проекта памяти на основе борьбы с неоколониальными практиками?

Дипломатия памяти

Очевидно, российские чиновники отвечают на эти вопросы утвердительно. И это заметили наши так называемые партнеры. Так, в августе 2023 года в гонконгском издании Asia Times вышла статья Хосе Кабальеро с симптоматичным названием «„Дипломатия памяти“: как Россия завоевывает Глобальный Юг и обыгрывает Запад».

Автор (испанец, проживающий в Швейцарии) обращает внимание на увеличение числа дипломатических визитов российских чиновников в страны Африки и Латинской Америки с целью добиться поддержки действий России на Украине. В том числе средствами симво­лической политики. «[Заявления России] о борьбе против власти Запада и неоколониализма, похоже, привлекли ряд сторонников, в отличие от попыток Украины завоевать союзников в тех же регионах утверждениями о том, что она борется с империей», – замечает Кабальеро.

Действительно, привлекательность России для Глобального Юга и нежелание входящих в него стран поддерживать Украину в числе прочего определяют два взаимосвязанных фактора.

Во-первых, Россия позиционирует себя как антиколониальная действующая сила, особенно в Африке. Дипломатия памяти подчеркивает, что Россия никогда не участвовала в работорговле. Более того, будучи «сердцем» СССР, РСФСР поддерживала различные антиколониальные движения в регионе во время холодной вой­ны – например, в Анголе и Мозамбике.

Во-вторых, существенную роль играет наследие солидарности Москвы с различными странами в прошлом. В 1927 году Коммунисти­ческий интернационал – международная организация, поддерживающая мировой коммунизм, – во главе с СССР спонсировала Антиимпериалистическую лигу в стремлении той ликвидировать проявления глобального колониализма. В деятельность лиги были вовлечены ведущие антиколониальные активисты со всего мира. В том числе Альберт Эйнштейн и Махатма Ганди. В конечном счете лига стала источником вдохновения для многих лидеров борьбы Глобального Юга за деколонизацию и тем самым оставила долгосрочную позитивную память о «русском факторе» в странах, где поддержка Москвы оказала влияние на борьбу с колонизаторами.

В контексте осуществления дипломатии памяти российские чиновники перешли к поддержке таких инициатив, как, например, «БРИКС: в зеркале времен». Это совместный проект международной сети TV BRICS и Государственного академического университета гуманитарных наук об истории отношений России со странами «пятерки». Его реализация стала возможной благодаря гранту Минобрнауки России в рамках федерального проекта «Популяризация науки и технологий». В подготовке 20 основных тем проекта приняли участие 13 ученых-­экспертов из области социально-­гуманитарных наук, представляющих восемь крупнейших научно-­образовательных институций.

Несомненным достоинством этого проекта является то, что его материалы адаптированы под различные форматы (аудио-, видео- и тексто­вый формат), находятся в свободном доступе и в настоящее время переводятся на языки стран объединения (английский, китайский и португальский). Поэтому корректную информацию о значимых страницах совместного прошлого могут получить не только граждане России. Однако с содержательной точки зрения он носит скорее этнографический характер. Наибольшую аудиторию, по признанию авторов, собирали ролики из серии «откуда появилось выражение „китайская грамота“ на Руси?». Наконец, даже в тех роликах, что были хоть как-то завязаны на решении текущих политических задач – например, «Советская помощь в борьбе с апартеидом в ЮАР», – четко просматриваются линии двусторонней дипломатии памяти, но не «дух БРИКС».

Москва – Пекин: акценты великой победы

Открытым остается вопрос, достаточно ли обращения к теме неоколониализма, чтобы преодолеть те исторические разногласия, которые существуют между самими странами БРИКС. И, вспоминая пресловутые индокитайские пограничные споры, так ли уж благолепны отношения между стратегическими союзниками?

В мае этого года Президент России Владимир Путин и председатель КНР Си Цзиньпин подписали совместное заявление об углублении отношений всеобъемлющего партнерства и стратегического взаимодействия. В числе прочего в документе подчеркивалось, что обе стороны выступают за завершение конфликта на Украине, против перехода боевых действий в неконтролируемую фазу. Тем не менее Си Цзиньпина не было на трибуне на параде по случаю 79‑й годовщины Победы в Великой Отечественной вой­не, третьей после начала СВО, хотя руководители стран ШОС были приглашены. Отсутствие председателя КНР не свидетельствует об охлаждении китайско-­российских отношений, но развенчивает иллюзию об особой, самостоятельной роли ценностного измерения и дипломатии памяти в этих отношениях.

«Альянс памяти» с Россией для официального Пекина носит прагматический и ситуативный характер. Показательно, что на современном этапе из всех держав-­победительниц только Россия и Китай встраивают истори­ческую память о Второй мировой вой­не (ВМВ) в идеологический базис своего государства. Приверженность России и Китая (как, впрочем, и других членов рассматриваемого нами альянса) единой линии исторической политики в отношении наследия ВМВ нашла отражение в «Уфимской декларации БРИКС» 2015 года. В ней стороны приветствовали принятие Генеральной Ассамблеей Организации Объединенных Наций резолюции 69/267 («70‑я годовщина окончания ВМВ»), где говорилось о решимости воспрепятствовать попыткам исказить итоги ВМВ и подчеркивалась необходимость построения мира и развития.

Однако – и это вызов для российской мнемонической дипломатии – КНР сталкивается с большим, чем Россия, объемом сложностей на пути выстраивания героического нарратива Великой Победы.

Во-первых, по окончании ВМВ в китайской истории не произошло события, аналогичного взятию Берлина, что могло бы стать для Китая символом свершившегося отмщения врагу за причиненные страдания.

Во-вторых, после ВМВ Китай сразу же оказался охвачен гражданской вой­ной. И Коммунистическая партия, которая управляла материковым Китаем, и Гоминьдан, который управлял Тайванем, обосновывали свою историческую легитимность через обращение к событиям гражданской вой­ны. Следствием этого стало пренебрежение историей «Вой­ны сопротивления».

В-третьих, по сравнению с Россией роль Китая в ВМВ никогда не акцентировалась мировым сообществом.

Таким образом, в увлеченности риторикой совместного «противодействия фальсификации истории» не стоит приписывать Пекину и Москве тотальное совпадение интересов в области исторической политики.

Официальный Пекин традиционно ведет работу по продвижению своих подходов одновременно на нескольких треках и в зависимости от характера контрагента по-разному расставляет акценты.

В частности, китайские историки активно взаимодействуют по указанной проблематике ВМВ не только с российскими, но и, например, с британскими коллегами. Так, в 2018 году Центр китаеведения Оксфордского университета и Научно-­историческое общество Японо-китайской вой­ны при содействии редакции издания «Изучение Японо-китайской вой­ны» совместно организовали проведение в Оксфорде научного международного симпозиума «Исторические факты о ВМВ, воспоминания и толкования». В ходе мероприятия ученые двух стран согласились, что память о событиях ВМВ в разных странах априори не может быть одинаковой уже хотя бы в силу специфики театров военных действий (ТВД). Неизбежно будут акцентироваться различные сюжеты. При этом отдельно подчеркивалось, что коллективная память о ВМВ формируется из индивидуальных воспоминаний о ВМВ.

Подобный подход не соответствует российской концепции, в рамках которой искажения в отношении причин, хода, последствий и значимости победы над странами «оси» считаются недопустимыми, а истина мыслится общей для всех.

Также для китайской стороны, с учетом общего врага и характера ТВД, вклад в победу Америки зачастую априори оказывается более значимым, чем это сформировано в нашем общественном сознании. И наоборот, вклад британцев и французов они считают практически нулевым. Показательно, что, например, даже в официальной китаеязычной историографии ученые крупных государственных научных центров в работах, приуроченных к значительным юбилейным датам, легко «оставляют за скобками» близость китайских и российских позиций.

Избирательная амнезия vs. Вечно живое прошлое

Отмечу, что эксперимент по созданию наднациональной идентичности Евросоюза подталкивает теоретиков и практиков от международных отношений к тому, чтобы рассматривать с точки зрения потенциала к формированию общей исторической политики любое значимое на международной арене объединение. Даже если оно не позиционирует себя в качестве интеграционного.

В то же время характер обсуждения продуктивности актуализации измерения истори­ческой памяти в культурной дипломатии БРИКС в среде российских экспертов в полной мере отражает влияние базового образования на оптику исследования и оценки фактов. Оптимизм в отношении возможностей выработки согласованного исторического нарратива обычно демонстрируют специалисты в сфере memory studies. То есть те, кого сама область исследований выталкивает в парадигму конструктивизма, допускающего, что для объединения сообщества может потребоваться избирательная истори­ческая амнезия. Классической для сторонников конструктивистского подхода стала сентенция французского историка Эрнста Ренана, констатировавшего, что «забвение, или, лучше сказать, истори­ческое заблуждение, является одним из главных факторов создания нации». Полагающимся на целительную силу забвения противоречат не отягощенные дополнительным социологическим образованием историки, солидарные в том, что «реальность имеет неприятную привычку давать сдачи».

Действительно, утверждение, что БРИКС выступает консолидированной структурой на мировой культурной площадке, пока было бы явным преувеличением. В связи с этим можно предположить, что на текущем этапе первоочередной целью культурной дипломатии стран – участниц альянса должно стать не выстраивание общей ценностной матрицы, а обоюдное взаимопроникновение культур.

Наднациональный проект исторической памяти, замешенной на противодействии нео­колониализму, видится утопией, интересной российской стороне. И пока этот проект остается в этнографическом формате, он не вызывает раздражения стран-­партнеров. Но попытки создать искусственную общность на основе противодействия так называемому нео­колониализму (и это с учетом того, что действия КНР в Африке нередко описываются с помощью этой метафоры) чреваты конфликтами. Разумнее придерживаться двусторонней дипломатии памяти, не претендуя на всеобщий охват.