Священная война

«Горячей» фазе американо-китайской торговой войны без малого год: ее формальный старт был дан в марте президентом Дональдом Трампом, подписавшим распоряжении о повышении тарифа на импорт китайского алюминия и стали. С тех пор стороны провели несколько раундов торговых переговоров, пытаясь прийти к компромиссному решению, которое устроило бы всех. В конце прошлого года американский президент в Twitter в очередной раз сообщил о том, что переговоры продвигаются очень успешно и что пресловутая сделка будет заключена – буквально – в течение 90 дней. Хотя при этом и не уточнил, с какого момента начинается отсчет.

Так или иначе, уже в начале этого года американская сторона направила официальное приглашение китайским партнерам посетить Вашингтон для очередного раунда торговых переговоров в последние дни января. Тогда же главный китайский переговорщик, вице-премьер Госсовета КНР Лю Хэ, подтвердил, что возглавит на них китайскую делегацию. Предполагалось, что в течение двухдневного визита, в числе прочего, он должен был встретиться с министром финансов США Стивеном Мнучином и торговым представителем Робертом Лайтхайзером.

Результаты этой, несомненно, важной встречи на момент написания статьи еще не были известны. Но, даже не дожидаясь ее окончания, можно заранее утверждать: сделки не будет.

Прежде чем рассуждать о причинах столь сильного заявления, стоит еще раз ответить на вопрос: а почему нынешняя торговая война так важна для Китая. Существует по крайней мере три фактора, за которыми можно следить в этом контексте.

Первый – отражение торговых трений на китайском  экономическом росте. Это самая понятная, но и наименее важная история. Ни для кого не секрет, что уже несколько лет назад экономика КНР вошла в фазу довольно быстрого торможения, которое связано со многими причинами. В первую очередь с внутренними, включая крайне острую проблему низкой эффективности значительной части предприятий государственного сектора и их гигантской закредитованности, пресловутых фирм-зомби, транслируемую в нарастающие проблемы банковского сектора. За 10 месяцев 2018 года долг одних только государственных компаний вырос почти на 8%, до 16 трлн долларов. Это официальная цифра. Но сколько сосредоточено «плохих» долгов на локальных инвестиционных платформах, не знает никто. На этот счет существуют очень приблизительные оценки китайского правительства, но насколько им можно верить, сказать сложно. Очевидно, что внутренний долг Китая давно перешагнул 300% ВВП и на всех парах мчится в сторону 350% и выше. В 2018 году схлопнулся пузырь кредитования peer-to-peer. Список проблем этим не исчерпывается. Китайские власти активно работают над расчисткой завалов, выводя с рынка нежизнеспособные предприятия и вводя меры по поддержанию ликвидности финансового сектора, а также борются с негативными последствиями. Но с точки зрения темпов роста эффект данных мер очевиден – они ведут к замедлению.

Согласно опубликованным в январе данным статистического управления КНР, в 2018 году ВВП Китая вырос всего на 6,6%, до 90,03 трлн юаней. Это самое низкое значение этого показателя за последние 28 лет. Ожидается, что в нынешнем году тенденция продолжится. В частности, в своем последнем по времени обзоре МВФ прогнозирует, что из-за торговой войны рост ВВП окажется в пределах 6,2–6,4%. Тем не менее ничего критического в таких цифрах нет. Важнее, что китайская экономика продолжит расти, пусть и более низкими темпами, и это управляемый процесс.  

Представляется, что есть более важный второй фактор – безработица. В целом данный показатель по Китаю довольно стабилен и тревоги не вызывает. Но в  экспортоориентированных кластерах потенциальный рост безработицы вследствие  закрытия важнейших внешних рынков может стать весьма серьезной социально-политической проблемой. Основной экспортный кластер – это несколько провинций на юго-востоке Китая, каждая из которых специализируется на тех или иных товарах или товарных группах. Например, одна из самых развитых и богатейших провинций, Гуандун, имеет население около 107 млн человек и ВВП чуть больше российского. По сути, это несколько российских Пикалево, граничащих друг с другом, но с совершенно другим масштабом производства, населения и проблем в случае реализации торговых рисков. И если китайский экспорт начинает валиться, то все эти люди выйдут на улицу.

Подобные – очень большие – проблемы уже были в 2008–2009 году. Положительная новость в том, что у китайского правительства накоплен огромный опыт выхода из таких ситуаций с использованием совершенно разных инструментов – от водометов и слезоточивого газа до точечной работы с работодателями. Например, в конце прошлого года власти Гуандуна и Госсовет приняли циркуляр о переподготовке рабочих, о страховых выплатах и других мерах поддержки рабочих. Это означает, что китайские власти видят проблему и заранее готовят меры, смягчающие негативные последствия.

Наконец, третий, очень важный фактор заключается в том, что ведением торговых переговоров с США и урегулированием ситуации руководит вице-премьер Госсовета КНР Лю Хэ – друг детства руководителя КНР Си Цзиньпина и самый лучший экономист Китая. То есть тот же самый человек, ответственный за разработку и реализацию макроэкономических реформ, направленных на решение внутренних проблем китайской экономики. В том числе проблемы долга, избыточной инфраструктуры, перезапуска механизмов роста и тому подобного. И чем больше Лю Хэ поглощен разборками с Лайтхайзером и Мнучином, а также твитами Трампа, тем меньше у него и его команды времени на то, чтобы заниматься расчисткой балансов госкомпаний, банковской системой, локальным долгом и другими проблемами самого Китая. С моей точки зрения, в долгосрочной перспективе это самая большая проблема, которая вряд ли выстрелит в 2019 году, но рано или поздно обязательно выстрелит.

Имея в виду эту рамку, можно перейти к ответу на вопрос, почему же не будет перемирия в торговой войне между Китаем и США. Или, точнее, почему стороны не смогут найти устойчивого решения данной проблемы. Замечу, что «кино» под названием «торговые переговоры» мы уже видели. В мае прошлого года Лю Хэ приезжал в Вашингтон, где встречался с Мнучином и самим президентом Трампом. Сообщалось, что партнерам удалось согласовать сделку и даже подготовить соответствующий документ. Однако в последний момент его подписание было сорвано из-за позиции Трампа, заявившего о том, что достигнутые условия его не устраивают, что тарифы снова повышаются. Есть все основания считать, что январский визит Лю Хэ в Вашингтон будет иметь аналогичные последствия.   

Чем это объяснить? Дело в том, что причины нынешней торговой войны гораздо глубже, чем наличие дефицита во взаимной торговле, на котором сфокусирован Трамп. Но сам по себе этот показатель ни о чем не говорит. Действительно, у Китая сохраняется большое положительное сальдо в  торговле с США. Но одновременно у него имеется такой же значительный торговый дефицит с Японией, Южной Кореей и рядом других стран – поставщиков компонентов, которые используются для производства товаров, в дальнейшем экспортируемых в США. В данном контексте гораздо важнее, что за последний год в американском бизнес-сообществе окончательно оформился консенсус в отношении Китая. И этот консенсус негативный.

Возможно, первым о проблеме взаимодействия с КНР – в том числе в связи с протекционизмом и несоблюдением Пекином обязательств, взятых в рамках ВТО, – заговорил еще три года назад тогдашний руководитель GE Джеффри Иммельт. В то время его слова в американском деловом сообществе были восприняты со скепсисом: компанию выжимали с китайского рынка, и недовольство менеджера тогда связали именно с этим обстоятельством. Сегодня сантимент изменился: американский истеблишмент теперь прекрасно осознает, что за то время, что Китай сравнительно вольно обращался с правилами торговли, активно субсидировал развитие промышленности, он вырастил довольно зубастых конкурентов для очень многих глобальных компаний. Как американских, так и немецких.

Но конфликт не стоял бы так остро, если бы дело ограничивалось только протекционизмом и осложнением доступа американских компаний на китайский рынок. Существует еще одно обстоятельство, которое все больше раздражает Вашингтон: массированный технологический шпионаж, проводимый китайскими спецслужбами в интересах китайского бизнеса. Фактически они пылесосят все, что производится в Силиконовой долине, во всей инновационной инфраструктуре США, чтобы сразу передать национальным компаниям – Huawei, ZTE и другим. Подобные практики, как считают в Америке, не просто являются нечестной конкуренцией, но подрывают инновационный процесс – смысла инвестировать огромные деньги в разработку технологий, что-то внедрять, испытывать и изобретать сегодня, чтобы завтра все это было украдено китайскими военными или киберразведкой, попросту нет.

В 2015 году казалось, что президент Барак Обама и председатель Си Цзиньпин договорились о том, что Китай сворачивает эту деятельность. Однако, судя по публикациям американского разведывательного сообщества, масштабы китайского кибер- и промышленного остаются огромными. Также по-прежнему не решена проблема государственных субсидий, которые дают незаконные – во всяком случае, по американскому мнению – преимущества китайскому бизнесу. Например, речь идет о таких гигантских программах по развитию национальной индустрии, как «Сделано в Китае – 2025» и ей подобных.

Взгляд из Пекина на проблему облегчения доступа американских компаний на местный рынок не так однозначен. На этот счет в китайской правящей элите существует несколько школ мысли. Доминирующая сегодня представлена людьми, близкими к Си Цзиньпину еще со времен работы того председателем горкома Шанхая. Это люди, учившиеся на Западе и понимающие западную ментальность. Они готовы признать: да, долгое время Китай вел себя не очень честно, наращивал  несправедливые конкурентные преимущества; так что, пожалуй, можно пожертвовать темпами роста определенных компаний, уровнем их инновационности ради снижения градуса недовольства ­американцев.

Они в принципе готовы идти на либерализацию доступа на рынки. В конце концов, о конкуренции говорит китайская внутренняя программа, принятая на Третьем пленуме ЦК КПК в 2013 году, так что можно на это пойти. Однако данная группа категорически не согласна на отмену программы «Сделано в Китае – 2025» ­и программы развития искусственного интеллекта – это большой задел конкурентоспособности КНР в будущем, уже к середине нынешнего столетия. Ни на какие уступки здесь данная группа не пойдет.

Стоит иметь в виду еще одно обстоятельство, которое осложняет переговорный процесс. Как объясняют это китайцы, если бы Трамп действительно хотел решить проблему, ему следовало бы назначить эмиссара, с которым можно было бы обсудить все разногласия тихо, без огласки, за закрытыми дверями. Выход проблемы в  публичное пространство, а тем более ультиматумы Трампа, открыто выставляющего условия Си Цзиньпину, отрезают китайскому лидеру возможность пойти на попятную – и под давлением населения, и под давлением задавленной, но не додавленной до конца внутрипартийной оппозиции. 

Видя подобную линию поведения американской стороны – линию неприкрытого давления и провокаций, – китайцы интерпретируют ее однозначно: США не могут не понимать очевидного, действуют так сознательно, а следовательно, в действительности ничего решить не хотят. Значит, это просто скоординированная кампания по удушению Китая.

Дальше все зависит от того, насколько люди, консультирующие китайское правительство, знают США. С одной стороны, это алармисты, чаще всего в погонах, склонные видеть во всем происходящем скоординированный план. Они говорят, что американцы не идиоты и знают, за какие ниточки дергать, и что все это четко просчитанные шаги. С другой – в окружении Си есть люди, много времени проводящие в Вашингтоне. Представители именно этой группы говорят о смене внутриамериканского консенсуса в отношении Китая, о «странном девелопере», занимающем президентское кресло, и «странных людях», которых он поставил управлять экономикой, так что левая рука не ведает, что творит правая. Они говорят о вытекающей из этого непредсказуемости, невозможности договариваться с этим человеком и, следовательно, о необходимости купировать риски.

Так что можно довольно уверенно предполагать, что если в ходе торговых переговоров – январских или последующих – речь будет идти в основном о проблеме дефицита, то китайцы будут готовы ее решать. Если же американская сторона начнет настаивать на решении каких-то более глубоких противоречий, то, скорее всего, договориться не удастся.

Так или иначе, затягивание переговорного процесса не идет на руку Китаю и увеличивает риски для китайской экономики в более долгосрочной перспективе. Подчеркну еще раз: все то время, когда команда Лю Хэ занимается урегулированием торговых отношений с США, она не занимается вопросами внутреннего долга и структурных реформ, направленных в том числе на повышение конкуренции.

Чем дольше будет сохраняться ситуация неопределенности по этому вопросу, тем потенциально более разрушительными становятся скрытые тикающие бомбы внутри самого Китая. Тем более опасным и губительным по последствиям может оказаться их взрыв, если китайские власти не сумеют его предотвратить.