Хлеб – всему голова?

Сейчас мы слышим довольно много бравурного оптимизма: никакие санкции ничему не повредят, наш АПК станет лучше, сильнее, вкуснее и питательнее. А как эта ситуация видится изнутри?

Вкуснее и питательнее мы становимся, наверное, потому, что конкуренты все активнее съедают наши рынки сбыта. Однако стоит отметить, что первые санкции практически не коснулись зернового производства. Есть проблемы с логистикой, есть проблемы с оплатой, поскольку зерно торгуется в валюте на внешних рынках, а вот непосредственное влияние на сектор оказывают в первую очередь резко выросшие издержки из-за санкционного давления. И этот рост катастрофически сказывается на производственной мотивации, поскольку цены продаж утрамбованы на внутреннем рынке нашими собственными правительственными решениями. У нас действуют квоты, пошлины, запреты на вывоз в ЕАЭС, и, соответственно, это обуславливает скопление на территории России больших запасов, сейчас чем ближе к новому урожаю, тем сильнее будет это давление, поскольку даже на элеваторах места мало. Недовывоз огромный, и это сказывается на ценах. Мы просто рубим сук, на котором сидим.

За этими решениями стоит какой-то страх? Нужно во что бы то ни стало избежать подорожания хлеба или есть другое объяснение?

Да, это страх, цены надо удержать. Но почему, если на все остальное они растут и никто не занимается их сдерживанием? Вы должны понимать, что никогда цены на хлебобулочные изделия и продукцию животноводства не зависели от цен на зерно, слишком мала его доля в себестоимости. Если рассматривать это глубоко, вы обнаружите, что стоимостная доля зерновых ресурсов в булке хлеба колебалась от 12 до 23%. Максимум пришелся на 2008 год.

Вы сказали про новый урожай, но давайте чуть-чуть про новую посевную. Экспорт зерновых запрещен до конца июля, как агрофирмам принимать решение, сколько сажать, если они не понимают, сколько можно продать?

Это постановление пришло 16 марта, ровно под старт посевной кампании. В нем описан не жесткий запрет, а запрет на поставки в ЕАЭС, главный смысл тут в том, чтобы остановить поток зерна, уходящего в Казахстан. В условиях ранее принятого регулирования это здравая идея. Потому что нельзя считать нормальной ситуацию, когда наше зерно вывозится на территорию Казахстана, там переоформляется, декларируется как казахское и уходит в третьи страны, скажем Узбекистан, Таджикистан и так далее, без пошлин, без ничего. Такой реэкспорт через Казахстан (в обход всех квот и пошлин) убивал конкурентную среду. Но этот процесс продолжается с 2020 года, когда были приняты эти самые пошлины, почему же заняться вопросом решили в 2022 году прямо под посевную?

Вообще, в постановлении черным по белому написано: «запрет на экспорт». Только никто не читает, что на самом деле экспорт возможен и в страны ЕАЭС, но с лицензиями Минпромторга, все читают «запрет на экспорт», то есть продавать запрещено, воспринимают это не как императив по решению проблемы с Казахстаном, а как общий запрет на вывоз. И это же сигнал крестьянам под посевную, в документе пшеница, меслин, ячмень, кукуруза – значит, эти культуры сеять не надо.

Надо было либо раньше все принимать, либо отложить хотя бы на пару месяцев, за которые никакого перевывоза точно не случится. Иногда наше регулирование – это слон в посудной лавке или работа над ювелирным украшением с помощью топора.

Какие аргументы у Минсельхоза, там ведь явно понимали все последствия своего решения?

Еще на этапе обсуждения пошлин Минсельхоз говорил, что опирается на аргентинский опыт, это худший из всех опытов, который мировой рынок знает. Напомню исторические факты. В 1990-е, когда мы еще были импортозависимы по зерну, у нас в отдельные годы огромным потоком шли лодки с аргентинским зерном. Я и сам покупал его тогда для своей компании. В 1996-м в Питере по 180 долларов при мировой цене 140 долларов за тонну пшеницы. Внутренняя цена была 240 долларов за тонну. Были еще затраты на доставку до предприятия, перевалка стоила денег, вагоны, сама поставка, но компания зарабатывала по 20–30 долларов с тонны, что совсем неплохо.

А потом в России два сезона был кризис перепроизводства. В 2001-м – 86, в 2002-м – 85 млн тонн мы собрали, а потребление тогда составляло примерно 76 млн тонн, и вот эти излишки в 2002 году отправились на мировой рынок. Возник нормальный экспорт с развитием, с расширением производственной базы, начался рост, а за ним и обсуждение возможных рынков сбыта. Все нулевые я говорил о том, что Латинскую Америку не надо даже рассматривать, поскольку там есть Аргентина, не оставляющая нам шансов. Но наступили 2010-е, и мы начали поставлять в Мексику, Уругвай, Парагвай, Чили и так далее. Но с чего вдруг? А с того, что Аргентина просто сдулась по потенциалу. Они стали вводить экспортные пошлины, перепугавшись внутренних цен, бьющих по их небогатому населению, заговорили о доступности хлеба – ноль в ноль та же самая история, что и у нас. А потом они взяли и задавили рынок пшеницы своими пошлинами. В результате сократились инвестиции и посевные площади, фермеры переключились на кукурузу и сою, и теперь Аргентина конкурирует по этим направлениям с мощной Бразилией.

Потом новый президент пошлины отменил, аргентинцы начали быстро крепнуть, но через полгода все вернулось – опять проблемы с внутренними ценами. С тех пор пошлины их выглядят поаккуратнее, но на прежние позиции они вернуться не смогли. Очевидно, что это самый неудачный из всех опытов регулирования, он просто подрывает производственную базу.

Логистику вы назвали одной из главных проблем. Очень много продукции, по крайней мере из Краснодарского края, вывозится через черноморские порты. Есть ли проблемы с заходом туда иностранных судов? И самое важное – как быть со страховкой таких перевозок?

Иностранные флаги к нам заходят, мы только ими и грузим. Но все начало тормозиться из-за оформления страховок. Мне эта ситуация кажется временной трудностью, наши потребители практически не смогут обойтись без нашего ресурса, поэтому со страховками будет разборка. Они либо начнут принимать без страховок, либо найдут страховые компании, которые готовы их оформлять. И китайские, и некоторые другие компании наверняка способны брать на себя эти риски. Раньше все страховались по лондонскому праву и работали с определенным кругом страховщиков, сейчас они отказываются иметь с нами дело. Но на них свет клином не сошелся, так что это разрулится.

Гораздо хуже обстоит дело со средствами упаковки. Нишевые культуры, такие как нут, горох, горчица, масличный лен и так далее, уже начали перевозить во флекситанках. В контейнер загружается пластиковый вкладыш, в него засыпается груз, то есть оттуда не пропадает даже горсточки зерна. Но компания Maersk отказалась с нами работать, доступных для России контейнеров очень мало, и стоимость их резко выросла. Этот вопрос быстро не решить.

Вообще, тут возникает очень интересная ситуация. Скажем, мука. Мы сейчас находимся в выигрышном положении по отношению ко всему мировому рынку, но это мало кто понимает. Объясню, что происходит. В Турции практически убит так называемый режим переработки, в реальности перекрестное субсидирование. У них пошлина высокая – 130% на пшеницу, но они освобождают от необходимости ее уплаты на условиях вывоза муки, сделанной из этого объема зерна, с коэффициентом 1,28. То есть вам надо на этот коэффициент вывезти меньше муки, а остальная мука продается на внутреннем рынке по очень высоким ценам. Заработанные на этом деньги можно перекладывать в экспорт. Такой режим переработки дал туркам лидерство по поставкам муки на мировом рынке, но вся эта мука сделана из нашего российского зерна. Из 16 млн тонн емкости мирового рынка муки 6 млн тонн поставляла Турция – это огромный объем. А мы в самые лучшие годы – 580 тыс. тонн, больше не можем. Сейчас сложились уникальные условия для поставок на мировой рынок, поскольку турки вынуждены были под всю эту вакханалию с ценами отменить пошлину и режим переработки, внутренние и внешние цены на муку в Турции выровнялись, конкурентное преимущество исчезло. А наше зерно на внутреннем рынке утрамбовано в цене, у него очень низкая внутренняя цена. Значит, мука у нас дешевая, и мы можем справиться с любым конкурентом на внешнем рынке.

Однако история сложнее. Нет средств перевозки, поскольку контейнеры недоступны, а биг-бэги (500-килограммовые мешки), в которых мы когда-то эту муку поставляли, будто бы ушли в прошлое. Нет ни самих биг-бэгов, ни кранов, которыми они переваливались. Такая практика умерла, и теперь инфраструктуру нужно восстанавливать. Вот вам хорошая иллюстрация положения дел. С одной стороны, есть отличная мотивация для поставок муки, с другой – логистические проблемы, связанные с санкционным давлением, дают о себе знать.

Много раз повторялось, что перед посевной у нас будет проблема с посевным материалом. Но кажется, агрофирмы не бьют тревогу.

По каким-то культурам это действительно так, но на самом деле не в этом году. Сейчас в России с точки зрения наличия семян и посевных единиц все нормально, ни одна генетическая компания, которая производит этот ресурс, в этом году не отказала в поставках. Другой вопрос, что возникли сложности с уже законтрактованными семенами. Связано это с тем, что даже авансированные объемы перестали поступать, поставщики требуют доплачивать по новой сильно выросшей цене. Аванс, который вносится в размере 30%, засчитывается как 15%, вот в чем проблема, то есть семена есть в наличии, но они просто резко подорожали.

Какие культуры в особенной опасности?

По этому году, я думаю, самые большие проблемы будут с поздними культурами, в первую очередь это коснется кукурузы.

А если все санкционные режимы, все ограничения сохранятся, в 2023-м мы придем в гораздо более жесткую ситуацию?

Да, безусловно. Сами поставщики, например Bayer или Syngenta, говорят, что будут смотреть на поставки 2023 года исходя из ситуации на Украине. Решения пока нет, но фактически это означает, что у них надо будет выкупать по более высокой цене, чтобы они были мотивированы к поставкам в Россию, либо такой возможности вообще не будет.

И это коснется большого количества культур? 

Тут, наверное, надо рассказывать от печки. По пшенице мы не зависим от импорта, вся пшеничная генетика производится на территории России, а вот традиционная для нас рожь –  в основном по германским семенам. Почему так произошло? В 1990-е годы, когда мы вышли в рынок, была большая дискуссия в стане селекционеров и семеноводов, они обсуждали гибридизацию как метод. В итоге мы от нее отказались, решив по советской привычке, что все должно быть надолго, чуть ли не навечно, а гибриды живут в среднем пять лет и вырождаются, и надо снова начинать ту же работу. В общем, селекционное обновление показалось слишком затратным и сложным, ставка была сделана на сортообновление.

Через некоторое время стало понятно, что как метод оно работает гораздо хуже. Да, этот сорт, который вы обновили, живет гораздо дольше, чем гибрид, но показатели у него слабее. Например, немецкая гибридная рожь дает в среднем 7,5 тонны, а доходить может до 11 тонн с гектара. А с нашими сортовыми семенами мы получаем в хороший год 4 тонны, а в плохой – и того меньше. Так мы впали в импортозависимость по семенам тех культур, которые хорошо гибридизируются.

Перейти на этот метод несложно, компетенций достаточно, но мы не всегда вели себя разумно. Ведь эти процессы сопровождались вещами, которые работают в прямо противоположную от развития науки сторону. Институты со своими опытными хозяйствами не смогли окупать селекционную работу, когда перешли в рынок, потому что роялти не собиралось, никто за этим не следил, никакого соблюдения авторских прав у нас до сих пор нет. В результате они перешли на выживание через семеноводство как бизнес, то есть размножали свои старые сорта, превратив опытные поля в  производственные площадки. В таких условиях они и выживают до сих пор. Никакой мотивации производить на нашей территории новые семена у них нет.

Объясните, как изменится в этом и следующем году стол россиянина? Как может измениться стол европейца, американца, китайца, африканца из-за всех финансовых и логистических сложностей, которые вы перечислили?

С точки зрения ассортимента или эластичности товарных позиций ничего не поменяется, в первую очередь будут меняться стоимостные параметры. Но у нас есть колоссальная проблема доступности продовольствия в целом ряде стран Африки и Юго-Восточной Азии, я имею в виду бедные страны с бедным населением.

В российской доктрине продовольственной безопасности экономическая доступность вообще не прописана, нет такого параметра. Я бы сказал, что наша доктрина по своему содержанию – это доктрина продовольственной независимости. В остальном мире на первое место выходят экономическая, физическая доступность и безопасность самого продовольствия. И если в ООН говорят о недоедающих или голодающих в Африке, они имеют в виду не физическое отсутствие еды, а невозможность ее купить.

Так что если доходы продолжат сокращаться, а цены расти, то мы получим ножницы, которые отрежут все разнообразие на нашем столе.

Насколько верен советский лозунг «хлеб – всему голова», который сейчас часто вспоминают?

Он абсолютно неадекватен в современной ситуации. Вообще-то хлебами тогда называли пшеницу, и подразумевалось, что в Советском Союзе пшеница всему голова. Это фундамент под хлебобулочными изделиями и под животноводством. Тут не подразумевался хлеб на полке в магазине. К тому же в потребительской корзине россиянина расходы на хлеб и хлебобулочные изделия – это 2–3%, а расходы на продукцию животноводства – 6%, ну и какой же «хлеб – всему голова»? Тогда уж надо было говорить «всему голова молоко», поскольку в этой животноводческой продукции молочки очень много.

А в мире ситуация такая же? Что всему голова, если говорить про собирательный образ западного стола?

Зерно, но в разных странах разные тренды, многое зависит от традиций потребления. Для тех же американцев, например, важно стейковое мясо. Американские стейки, наверное, лучшие в мире по качеству, и львиная доля производства отправляется на экспорт. А потребление внутри США базируется на импорте говядины из Канады.

Зачем такие сложности?

Это не премиальное мясо. Суповые наборы, мясо для котлет и для бургеров они везут из Канады. Зачем дорогое стейковое мясо использовать на бургеры? Это бессмысленно, надо экономить, и они закупают дешевую канадскую говядину в огромных количествах, они импортозависимы, хотя остаются крупнейшим экспортером говядины в мире. И это правильный подход, потому что они зарабатывают деньги. Если вы можете производить премиальное мясо и успешно его продавать, занимайтесь этим, а рядовую говядину купите у соседа. Тут простая экономическая логика, это ведь не американское правительство решило так обустроить оборот говядины на территории своей страны, это решил рынок.

От происходящего сегодня больше всего могут пострадать самые модернизированные отрасли. Что можно сказать о российском АПК, грозит ли ему технологическое отставание?

АПК тихой сапой цифровизировался быстрее, чем другие отрасли, не очень много кто об этом знает, но это факт. Вот простой пример из жизни. Я занимаюсь фотографией и решил, что мне надо научиться снимать с дрона. Так меня этому научил крестьянин, который использует его на своих полях уже много лет. Ему так гораздо удобнее, чем объезжать на автомобиле по буеракам свои владения. Запустил дрон, порулил себе, стоя на месте, посмотрел все посевы и принял необходимые решения. А раньше наматывал для этого десятки и сотни километров на внедорожнике.

Сейчас многое будет зависеть от того, придется ли нам переключиться с GPS на ГЛОНАСС. Техника с дистанционным управлением завязана на GPS-навигации, эти приборы не наши. Минпромторг объявил о работе над альтернативой на ГЛОНАССе, но вопрос в том, сможет ли она пожениться с датчиками, которые стоят в этих приборах. Скажем, комбайн имеет систему точного наведения и идет по матрице, при этом он еще обсчитывает через датчики количество упавшего зерна в бункер, расход топлива и множество других параметров. Все это дает фермеру общую картину, и все завязано на датчиках.

Надо отдать должное, у нас появилась своя хорошая техника. Тот же Ростсельмаш сделал комбайн RSM 161. В нем 22 патента, и это великолепная машина. Когда он только-только вышел, был промотур в Башкирию, и они попросили меня сделать фотоальбом. Ради хорошей картинки я гонял его со скоростью 20 км/ч, с этой скоростью он убирал пшеницу. Это трудно представить. Когда съемка закончилась, я пошел на стерню и не нашел там ни одного упавшего зернышка, вообще ни одного. Я был просто поражен, насколько это эффективная машина. Понятно, что это еще не серийный образец, но сам факт разработки очень впечатляет.

Минпромторг и все, кто принимает решения, понимают сложности, о которых вы говорите?

Не всегда, но это вопрос времени, надо столкнуться с проблемой, чтобы попытаться ее решить. Главная сложность будет с обновлением, с запчастями. Чтобы не застрять с этим, нужно поменять парадигму и научиться мотивировать экономические процессы. Что такое «технологии»? Вся мотивация их развития построена в мире на добавленной стоимости, а мы грешим чем, у нас, например, ставка НДС 20%. Найдите такую бешеную ставку где-нибудь в Европе, даже в Турции 5%, почему у нас 20%? И мы облагаем эту добавленную стоимость, демотивируя и уничтожая весь фундамент развития технологий.

Я-то давно предлагаю действовать иначе. Смотрите, НДС – это налог, которого трудно избежать, это собираемый налог, но он же  сильнейший демотиватор. Давайте применим другую схему налогообложения, например, введем налог с продаж, оборотный налог, но небольшой, 2–3%, а расчет НДС оставим как расчет субсидий по добавленной стоимости. Только ставку надо, соответственно, поменять, не 20%, а 5%, и списывать с налоговой базы, рассчитанной по оборотному налогу, вот этот расчет НДС. Это же будет мотиватор для того, чтобы создавать добавленную стоимость. Если чем больше добавленной стоимости вы генерируете, тем меньше у вас налогообложение, вы автоматически начнете прокапывать ее до самой глубины. А убывочная стоимость, которая сейчас вообще никого не интересует, должна облагаться налогом, чтобы создать правильные стимулы для работы. Мотивировать отсутствие убывания этой стоимости совершенно необходимо, ведь такое убывание происходит, например, при банковских спекуляциях, когда на входе вы имеете одну сумму, а на выходе эта сумма уменьшается. Это частое явление. Ну так давайте не будем превращать спекуляцию в образец экономической рациональности. На этом месте должно стоять создание добавленной стоимости, это элементарный здравый расчет.

Есть ли в сложившейся ситуации хоть какие-то плюсы? Объяснения, что на самом деле все идет неплохо, мы слышим довольно часто.

Какие могут быть плюсы от санкционного давления? На самом деле это массовое заблуждение, и расхожая оптимистическая фраза, что любой кризис порождает новые возможности, кажется мне странной. С чего мы это взяли, где, когда и кто доказал, что кризис дает возможности? Новые возможности порождает развитие, потому что расширяются рынки сбыта, расширяется потребление, и это естественно влечет улучшение бизнес-процессов, появление новых производств, разработку новых моделей. А когда экономика сворачивается, о каких новых возможностях можно вести речь? Может быть, какие-то кризисы в личной жизни помогают личности обновиться и стать лучше, но в экономике так не бывает по определению.