Самая сложная вещь на свете
Пространственное развитие и урбанистика определяют конкурентоспособность стран и регионов, но как практические направления остаются недопонятыми и, соответственно, недореализованными в России. Михаил Грудинин, генеральный директор Российского института градостроительства и инвестиционного развития ГИПРОГОР, пытается объяснить это всем – от мэров до министров.
Давайте для начала зафиксируем сегодняшнюю ситуацию. Что нужно понимать про города и урбанизацию?
XX век считается веком урбанизации: если в 1900 году в мире в городах проживало 13% населения, то к 2000 году – уже почти 47%, сегодня – 54%, к 2050 году, по прогнозу ООН, горожане составят 66% населения планеты. В России уже к 1991 году городское население составляло 3/4 от общего числа жителей, что соответствует уровню урбанизации развитых стран Запада, цифра с тех пор не менялась. Процесс урбанизации идет по миру, особенно активно – в Бразилии, Китае, Индии. Первая тройка стран с наибольшим количеством городских жителей: Китай, Индия и Соединенные Штаты Америки (в этих государствах проживает 35% городского населения). Россия находится на шестом месте. В Поднебесной сейчас есть система создания городов-миллионников, десятки их создаются с нуля. Есть мегапроекты, такие как гигаполис, сверхагломерация – регион на востоке Китая, известный как Дельта Янцзы или Золотой треугольник Янцзы. Фактически сейчас это первый на планете город-гигаполис с населением более 100 миллионов человек.
А зачем создавать специальные города-миллионники и гигаполисы?
Это неотвратимый процесс, связанный с тем, что мир живет в рыночной экономике, а конкурентоспособность и производительность труда больше там, где больше концентрация людей. В максимальной точке производительности капитала возникает максимальная производительность труда. В экономике давно известен агломерационный эффект, выражающийся в том, что территориальная концентрация производств и других экономических объектов выгоднее, эффективнее, поскольку снижает транзакционные издержки в плане коммуникаций, транспортной логистики и концентрации рынков сбыта, переработки продукции и пр. Здесь происходит развитие науки, человеческого потенциала, здравоохранения, создаются лучшие условия для удовлетворения спроса потребителей в разных областях.
Для большинства людей места лучше и комфортнее, чем город, в котором сконцентрированы все блага цивилизации, не придумано. Вода, тепло, электричество, газ, канализация, и чтобы все это было безопасно, а рядом находились школа и детский сад, развлечения. Город – основной плод цивилизации. Любые идеи могут быть реализованы в городе, даже те, что связаны с сельским образом жизни, к примеру кварталы малоэтажной застройки
Город, с одной стороны, прародитель всех ключевых проблем (от экологических, транспортных до социальных и криминогенных), с другой стороны, он же становится инструментом для их решения. Например, в области транспорта – экотранспорт, в области воды – замкнутый цикл. Сейчас от ОАЭ до Китая создаются такие новые города с нулевыми отходами.
Урбанизация – естественный процесс. Если в 1950 году уже в мире насчитывалось 83 города с населением более 1 миллиона человек, то в 2000-м их насчитывалось уже 411, в 2010-м – 800. Раз в 40 лет население городов удваивается. И скоро удваивать будет нечего, потому что все будут жить в городах. При этом города занимают всего 1% поверхности Земли, и на этом проценте живет большая часть населения планеты, производящая 75–80% мирового ВВП.
Кто заказчик урбанизации? В БРИКСе это в первую очередь государство, и если Китай, Бразилия, Индия хотят быть конкурентоспособными, то другого варианта у них нет. Один из основных признаков города – несельскохозяйственный образ жизни, несельскохозяйственный способ зарабатывания денег. Миграция сельского населения – процесс необратимый, и остановить его практически невозможно. В этом плане заказчик урбанизации помимо государства – население, выбирающее городской образ жизни.
Снижение издержек в моменты такого объединения настолько велико, что урбанизация – это неизбежность? И почему страны решаются строить города-миллионники с нуля?
Города нужно рассматривать в разных ипостасях. Средневековые города возникали на пересечении торговых путей (Нижний Новгород) либо в местах наиболее комфортного проживания. В Советском Союзе новые города строились как «города-заводы», призванные обслуживать вновь возникающие промышленные производства. Сегодня города могут создаваться, игнорируя эти правила. На каком торговом пути находился Дубай? В той пустыне ничего не было, кроме песка и саранчи. В принципе, при нормальной организации пространства, видении ситуации можно организовать новые торговые пути, перенаправив их в нужную точку, привлечь инвестиции, создав условия для инвесторов, и так далее.
С другой стороны, урбанизация выходит на новый уровень через агломерационные процессы. Например, мегалополис Босваш (Бостон-Вашингтон) или Токийская агломерация, в которой живет больше 50 миллионов человек. Британская компания ARUP проектирует агломерацию от Манчестера до Лондона и предполагает, что там будет сконцентрировано 90–95% рабочих мест страны. Где они будут жить – вопрос второй (места в Англии хватит). При такой концентрации территория становится более конкурентоспособной, и дело тут не только в снижении транзакционных издержек, но и в формировании другой среды жизнеобитания. Аквапарк в селе никогда не окупится, потому что для его окупаемости в округе должны жить полмиллиона человек. Нельзя построить Большой театр, цирк, университет в деревне, потому что они не будут востребованы.
Конкурентоспособными становятся территории, а не люди, которые на них работают. Если 95% англичан заставить работать на этой полосе, не проиграют ли все остальные территории?
Они могут по-своему выиграть: останутся чистыми, комфортными для жилья, притом что рабочие места будут на расстоянии комфортной транспортной доступности. Если Англия будет урбанизироваться целиком, рано или поздно от нее мало что останется. Одна из колоссальных проблем развития городов – формирование в городе особой автономной среды, в том числе экологической. К примеру, в городе намного выше среднегодовая температура, некоторые птицы даже забывают улететь, остаются зимовать, теряют инстинкт самосохранения. Что в Шанхае, что в Сан-Паулу – масса водоплавающих птиц, которые живут круглогодично на одном месте и уже не в состоянии самостоятельно прокормиться.
Города очень сильно отличаются даже на одном временном срезе в одной стране, и они быстро меняются. Поэтому задача урбанистики, градостроительства – уловить эти тенденции, постараться нивелировать плохие и развить то, что пойдет на пользу, – как мы говорим, градостроительными методами создать среду, комфортную для жизни и бизнеса
Тем не менее пока для большинства людей места лучше и комфортнее, чем город, в котором сконцентрированы все блага цивилизации, не придумано. Вода, тепло, электричество, газ, канализация, и чтобы все это было безопасно, а рядом находились школа и детский сад, развлечения. Город – основной плод цивилизации. Любые идеи могут быть реализованы в городе, даже те, что связаны с сельским образом жизни, к примеру кварталы малоэтажной застройки (это вопрос цены).
При этом города довольно часто вызывают раздражение у горожан, а неоднородность городского сообщества может спровоцировать серьезный дискомфорт (взять те же бразильские фавелы). Жизнь такова, что большинство людей в мире считают себя горожанами или мечтают ими стать. Но это вопрос не только территории, а еще и определенной философии, образа жизни, по сути горожанами становится третье поколение людей. Первые, кто только переехал из села, – не горожане. Их дети – «недогорожане», потому что им родители передали свои навыки существования. Горожанами становится третье поколение. С другой стороны, возможна обратная ситуация. Начиная с третьего поколения люди теряют связь с природой. Есть дети городов, есть дети природы, есть дети медицины. 8–10% людей не в состоянии самостоятельно завести ребенка. Это третье, четвертое, пятое поколение горожан, которые урбанизировались настолько, что физически (и репродуктивно) ослабли. На мой взгляд, это естественная природная балансировка. Население земного шара растет, но в 2100 году, максимум в 2150-м, рост остановится. Мы уже сейчас в развитых странах наблюдаем низкую рождаемость, низкую смертность, низкий прирост населения и высокую продолжительность жизни. Это распространится на весь мир, и глобализация уверенно ведет человечество к этому.
На самом деле последние 100 лет происходит серьезная эволюция. Индустриальный город очень сильно отличается от города постиндустриального. Эволюция развитого мира, эволюция постсоциалистических городов, эволюция стран третьего мира – в чем-то есть и тупиковые ветви с хаотической гиперурбанизацией. Города очень сильно отличаются даже на одном временном срезе в одной стране и они быстро меняются. Поэтому задача урбанистики, градостроительства – уловить эти тенденции, постараться нивелировать плохие и развить то, что пойдет на пользу, – как мы говорим, градостроительными методами создать среду, комфортную для жизни и бизнеса
Демографические и социальные вызовы должны как-то учитываться в городском управлении?
Современный город – крайне сложная система, в соответствии с теорией систем Дж. Форрестера город – это система двенадцатого порядка. Для сравнения: автомобиль – это четвертый порядок, самолет – шестой, космический корабль и атомная станция – девятый. Ничего сложнее человеческая цивилизация не создала. Разумеется, чем больше город, тем труднее им управлять. С точки зрения теории систем нельзя управляющую систему сделать более простой, чем управляемую. Не может этого быть. Поэтому по большому счету городом управлять практически невозможно. Все, кто руководит городами-миллионниками, только делают вид, что управляют, город в этом плане не линейная система, и «разукрупнение» крупных городов на части – серьезная задача, которую решают многие страны, и БРИКС здесь не исключение.
Человек, который в состоянии не терять нити управления крупным городом, может управлять и государством. Это точно. Государство допускает гораздо большую степень абстракции, до главы государства недолетают многие сигналы, у него нет прямой обратной связи с людьми, проблемы и неудачи всегда можно списать на кого-то «крайнего» и объяснить внешним воздействием (макроэкономическим кризисом, санкциями).
Мэрам приходится нелегко. Город, как я уже говорил, – сложная нелинейная система. Допустим, строя большое количество магистралей, чтобы решить транспортную проблему, мы создаем массу других, которые сказываются на социально-экономическом климате города и, возможно, еще сильнее все ухудшают.
Это очевидный пример, есть другие. Например, городская культура. Считается, что число мигрантов не должно одновременно превышать 10–15% населения, иначе их не получится ассимилировать, переварить и включить в ту самую городскую культуру (хотя бы на этапе третьего поколения). Можно все смешать, размазать, но непонятно, что из этого сформируется, – это проблема и вызов многих городов. Есть районы Парижа, где более 10% мигрантов первого поколения, – соответственно, это уже не Париж. То же самое в Лондоне. В этом смысле в Индии многих де-юре существующих на карте городов де-факто вообще нет. Когда с нуля создается трех-, пяти-, десятимиллионник, то городом он станет не раньше, чем у него возникнет собственная история, выработается своя культура, и это горизонт 30–40 лет, как правило.
Очень хорошо формирует сообщества правильная городская среда. Санкт-Петербург своей исторической застройкой выполняет такую работу гораздо лучше, чем, скажем, промышленный Череповец. В этом смысле Индия и Китай очень уязвимы. Де-юре население считается городским, но де-факто – сельский менталитет у него исчезнет минимум через два поколения. Шутка «Девушку из деревни можно вывезти, а деревню из девушки нельзя» справедлива для любой страны.
Государственная политика развития городов – ключевая, потому что сейчас конкурируют не страны, а города и регионы. Не Америка с Англией, а Нью-Йорк с Лондоном, Шанхай с Дели, Токио с Сингапуром. Реальная конкуренция ближе к агломерациям, потому что крупный город не существует вне контекста прилегающих территорий. Чем больше население, тем больше площадь влияния. Совместное планирование города и прилегающих территорий – принципиально для успешного развития
Сложность и управленческие проблемы продолжаются и на других уровнях. Я говорю о некоем видении, которое должно определять планирование, об учете всех факторов, об осознанном выборе устойчивого развития взамен производственной эффективности. И тут необходимо учитывать все, начиная с вопроса об удобных зеленых зонах и заканчивая тем, как мы вообще представляем будущее. Какой вид энергии будет преобладающим в 2050 году? Может, атомная, а может, станем сжигать торф, получать все от солнца или добывать энергию, перерабатывая городские отходы. Город производит такое количество выбросов, что сам себя может обеспечить электроэнергией, если мусор не утилизировать, а использовать как сырье. Хрестоматийный пример – безвредный мусоросжигающий завод в центре Вены. Он производит энергию, рядом находятся детские сады. Но это дорогие технологии, хотя рано или поздно и они станут доступнее. Таких опорных точек много. К примеру, человек и его дом. Понятно, что жилье из городов не исчезнет, понятно, что люди будут в основном жить семьями. Но чем больше женщина станет работать, тем меньше будет семей, тем меньше она будет рожать, тем меньше будет население. И все эти факторы касаются управленцев и градостроителей напрямую и уже сегодня, даже если они этого сами не осознают.
Кто формирует видение того, какой должна быть Россия? Насколько это все осознанно, осмысленно и профессионально происходит? Насколько реальность соответствует этому видению?
Любая страна имеет ограниченное пространство. Не важно, Сингапур, Монако или Россия, Канада, Китай. Практически любая страна обладает комфортной территорией для жизни, менее комфортной и дискомфортной. У нас более половины территории относится к Северу и считается зоной, тяжелой для жизни. В европейской части живет более 70% населения.
Люди всегда селились вдоль транспортных артерий, сначала вдоль дорог и рек, с XIX века – вдоль железных дорог, 90% расселения в России – вдоль Транссибирской магистрали. По большому счету вся Россия за Уралом держится за счет Транссибирской магистрали. Был Новониколаевск с 10 тысячами населения, а построили мост через Обь – и возник Новосибирск, город-миллионник. Через Енисейскую губернию прошла железная дорога, причем не через былой центр Енисейск, а через Красноярск. Теперь это столица, а про Енисейск никто ничего и не знает. В этом плане Транссиб – системообразующая ситуация, и таких примеров масса.
Пространственное развитие, градостроительство как таковое – это государственная сфера. Россию издавна называли «страной городов», Гардарикой, но первым российским городом, построенным по плану, стал только Петербург. Планирование городского развития началось с императрицы Екатерины II, которая издала Указ «О сделании всем городам, их строению и улицам специальных планов, по каждой губернии особо» и поручила его исполнение архитекторам, вошедшим в «Комиссию для устройства городов», во главе которой поставила Ивана Ивановича Бецкого. Очень скоро комиссию стали называть его именем.
Сейчас по законодательству каждый субъект федерации, муниципальное образование должны иметь план территориального развития (схема территориального планирования для субъектов РФ, для муниципальных районов, генеральный план – для поселений). Вопрос, что в это вкладывается. В Советском Союзе существовала плановая экономика, и было четко понятно: в этом городе в соответствии со схемой размещения и развития производительных сил – такие-то заводы, в соответствии со схемой расселения здесь будет жить столько-то людей, половозрастная структура будет такой-то, социальная инфраструктура строится в соответствии со СНиП. При плановой экономике все было предсказуемо. У нас консервы из Владивостока продавались в Мурманске, а мурманская продукция – во Владивостоке для того, чтобы загрузить железные дороги. Город Братск построен из панелей Подольского завода (за 5 тысяч километров возили материалы). В новую эпоху рыночных преобразований многие советские города стали неконкурентоспособными в том числе из-за высокого уровня издержек, которые раньше никто не учитывал. Например, Россия – одна из первых среди цивилизованных стран по потреблению воды. При этом в Европе вода в умывальниках и туалетных бачках разная, у нас – одна и та же, «питьевая», и это тоже, как ни странно, имеет отношение к градостроительному планированию, но вернемся к городам.
Формально в России больше тысячи городов (по итогам Всероссийской переписи населения 2010 года, статус городских имеют 1100 населенных пунктов), а реальных из них – не более 5%. И у них масса проблем, которые они сами решить не в состоянии.
Государственная политика развития городов – ключевая, потому что сейчас конкурируют не страны, а города и регионы. Не Америка с Англией, а Нью-Йорк с Лондоном, Шанхай с Дели, Токио с Сингапуром. Реальная конкуренция ближе к агломерациям, потому что крупный город не существует вне контекста прилегающих территорий. Чем больше население, тем больше площадь влияния. Миллионник обычно влияет на 50–70 километров вокруг себя. Совместное планирование города и прилегающих территорий принципиально для успешного развития, потому что необходимо учесть разные потребности и стандарты жизни. Кому-то нужен хороший безопасный пригород (и если этого не продумать, город убьет свой пригород, что часто и происходит), кому-то – кипение 24 часа в сутки семь дней в неделю, ночная жизнь.
Поэтому тысячей городов управлять гораздо сложнее, чем 85 субъектами федерации. И если не иметь городской политики, о конкурентоспособности России можно забыть.
То есть системного подхода, общего видения все-таки не существует?
По большому счету проблема российских городов в том, что города в системе государственной власти никому не нужны, кроме их жителей, которые слабо понимают, как ими управлять. У нас практически нет городских управленцев, которых воспитывали именно для такой работы, нет понимания города в рыночной экономике (мы позиционируемся как страна с рыночной экономикой, но города не рыночные). По градостроительному кодексу каждый город должен иметь генеральный план. Мы как головной градостроительный институт страны можем четко сказать, что 95% заказчиков генеральный план нужен для того, чтобы заниматься отводом земли. Если бы заниматься землеотводом, давать разрешение на строительство было позволено без генплана, то он мало бы кому понадобился. Большинству заказчиков без разницы, что написано в этом документе. И четких критериев, что такое хороший генплан, что такое плохой, нет. Кто сделает дешевле и быстрее, тот и победил, все законодательство направлено на это.
Какие у этого последствия?
Те, кто относится к этому формально, губят города. Если вы сделали операцию неправильно, человек умирает сразу, но когда вы делаете неправильный генплан города, это скажется через несколько лет и будет влиять на жизнь нескольких поколений. Эти вещи, может быть, и не видны сразу: зададите не то зонирование, не ту транспортную схему, не там предприятие поставите.
У нас нет городской политики в стране, и я не вижу даже проблесков ее появления. Было какое-то осмысление на уровне Минрегиона, стало понятно, что нужны агломерации. Теперь министерства нет, все ушло в Минэкономики и Минстрой – уровень абстракции только растет, городские процессы не до конца осмыслены и поняты. Что такое генплан, градостроительство, урбанизация, город для горожан, город для бизнеса, город для власти – все эти вопросы на государственном уровне пока без ответов. Тем временем китайские города уже более энергоэффективны, экологоориентированы, лучше транспортно спланированы. Современный китайский город удобнее для жизни, чем российский, и наше отставание в этом плане, к сожалению, предопределено.
У китайцев, индийцев ситуация интересна тем, что они по сути не имеют своих градостроительных школ и очень активно привлекают иностранцев. Спроектировать город-миллионник стоит несколько миллионов долларов, и работа идет несколько лет (немыслимые для российского градостроителя цифры и сроки, у нас большинство работ меряются рамками бюджетного года, и исключения только подтверждают правило). А ведь чем рациональнее территория спланирована, тем выше качество жизни, тем лучше условия для бизнеса и конкурентоспособнее государство, но мы, образно говоря, приказываем «женщине рожать за три-четыре месяца вместо положенных девяти» – понятно, что таким способом мы получаем.
В чем проблема с мэрами, почему они не хотят заниматься стратегическими вопросами?
В Советском Союзе, постсоветской России было 10 государственных градостроительных институтов, которые делили 90% рынка. Сейчас государственное лицензирование в градостроительстве отменено, под саморегулирование наша деятельность не попала, и на рынке работает около 300 компаний, подавляющее большинство которых понятия не имеют, что такое градостроительство, но по закону они имеют право работать. Сегодня реальная конкуренция между профессиональными градостроительными институтами возможна только в больших городах, куда вся эта шушера боится лезть. Мне искренне жаль, что государство ушло из градостроительства, заказ на генплан – его прерогатива. Когда генпланы начали заказывать мэры, стали возникать конфликты интересов. Далеко не все из них обладают нужной компетенцией и хотят серьезно над этим работать, гораздо проще превратиться в девелопера, использовать генеральный план для получения максимального количества земель. Для долгосрочного устойчивого развития это серьезнейшая проблема. Понимаете, если человек украдет деньги из бюджета, его посадят в тюрьму, а если он заработает на земле, создав при этом на своей территории градостроительный хаос с очень тяжелыми последствиями, то этого никто сразу и не заметит – никакой ответственности. Ведь трудно избежать соблазна на законной основе хорошо заработать.
Город для бизнесмена – одна ситуация, для политика – другая, для жителей – третья. Как градостроители могут совмещать эти позиции?
Это система комплексная, как и сама профессия градостроителя, причем с массой чисто технических и жизненно важных аспектов. Мы должны раскладывать город на транспортную схему, схему водоснабжения/канализации, должны видеть слой промышленных предприятий, экологический каркас и множество других вещей. Нужно понимать все взаимосвязи, планируя развитие, аргументированно каждой из заинтересованных сторон доказывать, что город не может принадлежать кому-то одному. Отдай его девелоперам, они его застроят, убьют все скверы и парки. Отдай экологам, они выведут из городской среды все предприятия, запретят что-либо менять и преобразовывать. Профессиональные градостроители и стейкхолдеры могут и должны искать компромиссы. В Китае в этом плане все зарегулировано: там не может компания, не занимающаяся градостроительством, делать генеральный план. У нас может. Существующий градостроительный кодекс свел все к функциональному зонированию. Мы нарезали землю на куски и отдали инвесторам. Теперь надо возвращаться обратно и осмысливать город как сложнейшую систему, в которой завязаны все интересы, и ключевой из них – интерес горожанина. Если город не для людей, то не понятно, для кого он. На высоком уровне эта работа не ведется, ситуация только усугубляется. Большая часть генеральных планов в стране сделаны неправильно, что будет иметь плохие последствия не только для территорий и людей, но и для бизнеса, который якобы считается выгодоприобретателем.
Понять и принять это достаточно сложно. Еще сложнее сделать шаг и сказать: давайте эту ситуацию зафиксируем и, не задавая вопроса, кто виноват, перейдем к тому, что делать. Государство должно забрать эту деятельность под себя как минимум за счет регулирования профессиональной деятельности. Сейчас у нас все градостроительные институты приватизируются, в 2016 году не останется ни одной государственной компании в этой области, следом пойдут на торги региональные институты, гражданпроекты и прочие с долей регионального участия. Если так и не возникнет продуманной политики, плоды окажутся горькими, мы, собственно, их уже пожинаем.
В мире существует достаточное количество примеров радикальных апгрейдов города. Почему такие истории невозможны в России?
В Сан-Франциско случилась такая история: центр начал умирать. Недвижимость в даунтауне дорогая, интернет, парковки, качество помещений, функционал – все не соответствовало рыночным требованиям, и бизнес начал строить хорошие офисные, торговые многофункциональные центры на окраине. А в центре, разумеется, произошло падение ставок, люмпенизация, преступность.
Департамент стратегического планирования определил требования участников офисного рынка (широкополосный интернет, хорошие парковки, современные обустроенные здания с нормальными коммуникациями) и измерил объем необходимых инвестиций. Город взял рыночный кредит, часть домов снесли, часть улиц расширили, что-то выкупили, построили новые здания, провели инфраструктуру. По плану, окупиться проект должен был через 12–15 лет, но потребовалось для этого всего восемь. Они легко вернули кредит и реанимировали сердце города. У нас такая история пока не возможна из-за сложившейся системы налогообложения недвижимости, хотя тренд перехода на процент от рыночной стоимости идет, здесь как раз не все так плохо, как в градостроительстве, есть люди, которые демонстрируют грамотное государственное мышление.
Из-за отсутствия достаточной собственной налоговой базы многое в судьбе города зависит от руководителя региона.
Профессиональные градостроители и стейкхолдеры могут и должны искать компромиссы. В Китае в этом плане все зарегулировано: там не может компания, не занимающаяся градостроительством, делать генеральный план. У нас может. Существующий градостроительный кодекс свел все к функциональному зонированию. Мы нарезали землю на куски и отдали инвесторам. Теперь надо возвращаться обратно и осмысливать город как сложнейшую систему, в которой завязаны все интересы, и ключевой из них – интерес горожанина
Губернатор Белгородской области Евгений Савченко создал такую среду, в которой Белгород смог стать одним из самых комфортных российских городов. Он к нему сразу подошел как к агломерации: город с пригородами, поселками, хорошими транспортными связями, социальной инфраструктурой; губернатору удалось консолидировать большинство пригородных территорий, комплексно спланировать и запустить процесс их развития с участием бизнеса. Но это исключение для России – как правило, город вынужденно сам решает свои проблемы как может, при этом повторюсь, что в общем по стране города дотационные, денег и ресурсов недостаточно, кредиты короткие и дорогие, бизнес на территории еще далек от ее понимания в целом. Сделать сегодня апгрейд города, создав из него территорию счастья, – очень дорогое и почти невозможное для муниципального бюджета удовольствие, все уровни власти у нас понимают, что российский город не имеет собственных ресурсов для развития, что мэр и сити-менеджер, как правило, непрофессиональны, все мэры мечтают о финансовой поддержке от региональных и федеральных властей. Еще один вопрос: сколько собирают и оставляют налогов. Допустим, Екатеринбург – крупный миллионник. Ему оставляют лишь 15% того, что он собрал. Тут и мотивации нет, сколько ни соберешь, большинство заберут субъект и федерация. Есть три базовые вещи, формирующие проблемы и на сегодня, и на завтра: отсутствие профессиональных компетенций, отсутствие собственных источников развития, правовое поле и государственная политика, которая никак не поощряет хорошую работу.
То есть ваш бизнес становится все менее интересным?
Мы сейчас работаем по четырем направлениям. Первое – интеграция и совместные проекты с ведущими мировыми проектными компаниями, если мы не будем в тренде, то грош нам цена. Второе – просвещение и убеждение заказчика в том, как градостроительными методами создавать комфортную среду без сверхзатрат. Потому что, я глубоко уверен, большинство мэров не знают, как наш инструмент работает и что он им дает. Но заказчик, как правило, адекватен, если ему объяснять, он во многом прекрасно разберется, в частности мы говорим и о том, какой след мэр имеет шанс оставить после себя на земле. Третье направление в том, что мы должны в течение трех-четырех лет выйти на зарубежные рынки. Индия и Китай – приоритет. Там большая потребность в урбанизации, а у нас высокая квалификация, и мы ее легко доказываем с теми же нашими зарубежными партнерами, с которыми мы работаем в России, а это ведущие компании мира. Четвертое (не по значимости) – постоянная работа с государством. Мы пытаемся донести, что такое градостроительство и зачем оно нужно. На мой взгляд, доказываем очевидные вещи.
Ваши амбиции – сформировать это государственное видение?
Да, это попытка принять участие в разработке государственной политики. Мы не одни такие в стране. Позиция – убедить государство в том, что оно должно заниматься градоустройством, и объединить триаду: стратегическое, территориальное и инвестиционное планирование. Государство это понимает – в прошлом году принят 172-ФЗ «О стратегическом планировании в РФ», и сейчас важно правильно запустить процесс. Ведь каждой территории нужна понятная, объяснимая стратегия развития, и она должна быть увязана с ее конкурентными преимуществами (в том числе создаваемыми), отражена в генплане, выражена в объектах, увязанных с инвестициями. Мы ведь в рыночной экономике живем, и если качественная стратегия изложена на бумаге, ресурсы найдутся. Само собой, государству придется работать над созданием доходной базы городов, в первую очередь налоговой. Если города не будут замотивированы на капитализацию, повышение доходности налоговой базы, то ничего не получится. Оставьте все как есть – и они будут деградировать все сильнее и сильнее.
Эта ситуация обратима?
Нет ничего невозможного. Но чем позднее, тем дороже. Подобная ситуация – это болезнь, а лечение обходится дороже, чем профилактика, а во многих случаях профилактикой уже не обойтись. Есть еще один фактор: город очень инерционная вещь, его трудно как развить, так и убить.
Чтобы развернуть всю ситуацию (обучить мэров, ввести регулирование, поменять законодательство), при наличии доброй воли нужно от трех до пяти лет – это только на первый шаг. А вообще 10–15 лет. Есть такая шутка: «Пессимисты учат китайский, оптимисты – английский, а реалисты покупают автомат Калашникова». Я в этом плане реалист. Выбора нет, мы живем в России, и нам необходимо хотя бы точечно, адресно работать с мэрами, пытаться сформировать обратную связь, вести диалог с государственными чиновниками (среди них есть свои звезды, например Елена Чугуевская в Минэкономики).
Потому что в России есть еще одна проблема: работаешь с градоначальником, вроде все нормально, а тут его раз и поменяли. К сожалению, практика показывает, что новый мэр практически всегда являет собой полное отрицание того, что было раньше. И этот наш российский муниципальный нигилизм, отказ от преемственности нивелирует любую работу.
Если вернуться к большим процессам, которые происходят во всем мире, то как изменится система расселения к 2030–2050 годам? Как будет организовано пространство?
С очень большой вероятностью в 2050 году более 75% населения БРИКС будет жить в городах, большая часть из них – в мегаполисах, агломерациях. Здесь же будет сосредоточено 70–80% ВВП. Россия не исключение. У нас колоссальная потребность в создании крупных городских образований (особенно в Сибири и на Дальнем Востоке), которые удерживают население и сохраняют страну. Это вопрос геополитики, у нас есть свои наработки и предложения, которые мы системно транслируем государству (в большей степени безуспешно).
В БРИКС тренд таков, что крупные города будут увеличиваться, количество мелких городов, населенных пунктов, ПГТ – уменьшаться. К 2050 году 30% сегодняшних городов не останется. Соответственно, увеличится население в городах-миллионниках, в региональных столицах. Важнейший мировой тренд – создание городских агломераций, развитие городов с пригородами, взаимосвязь городов-спутников с материнскими городами. Государству надо заниматься формированием агломераций – на мой взгляд, это единственный выход для большей части российских городов и стран БРИКС в целом, по-другому догнать и перегнать развитые страны не удастся.
Россия – страна городов. Чтобы не растерять накопленного, нужно тщательно заниматься Сибирью и Дальним Востоком. Это не только территория опережающего развития, особый налоговый режим, это осмысленная политика повторного освоения Сибири. Вторая индустриализация, даже постиндустриализация Сибири и Дальнего Востока вообще должна стать государственной программой развития страны, пора прекратить рассматривать Сибирь как кладовую, из которой страна должна черпать ресурсы, мало что отдавая взамен, у нас сложилась своя народность – сибиряки, и это опора России.
Я уже не говорю о современном геополитическом «развороте на Восток», мы в 90% случаев смотрели только на Запад, за последний год многое изменилось, Россию изолируют от западного мира, и в свете последних событий тренд одномоментно не поменяется. Санкции, даже если они в какой-то момент закончатся, не приведут к быстрому потеплению в отношениях с Европой и США. С Украиной проблемы минимум на одно поколение. В этом плане курс на Восток – это и возможность, и вызов. У нас европейский менталитет, и, не теряя его, необходимо научиться понимать жизненный уклад и философию Китая, Японии, Кореи. Потому что центр мира перемещается в Азию. И там нас воспринимают именно как форпост Европы, мы «белые люди». Только задайте себе вопрос, кто именно будет совершать поворот на Восток?
Сколько россиян знает китайский язык? Кто знает китайскую культуру, кто имеет опыт взаимодействия с Китаем, с Индией? Все это потребует 10–15 лет серьезной работы, не меньше, причем системной, поддержанной государством (про такую страну, как Бразилия, я вообще молчу, хотя лично мечтал бы там поработать).
Вы сказали, что города будут исчезать. Российский Север опустеет?
Не только Север. Это не зависит от географии. Урбанизация и обезлюживание, например, – тренд демографически растущего Дагестана. Махачкала выросла за последние 20 лет практически в три раза. Население, образно говоря, спустилось с гор в долину. И там, в горах, исчезла масса населенных пунктов, под сотню. Винить здесь людей сложно, они пошли за заработком, кормить свои семьи, и иначе нельзя, люди не могут найти себе применение в селе, вдобавок многие виды деятельности становятся ненужными.
Недавний президент Абхазии объяснял своим подопечным, что вот они все время выращивали чай, а сейчас проанализировали, и выяснилось, что он никогда нормально и не рос и был экономически убыточным, хотя уже три поколения чаеводов выросло на чае в СССР. Теперь дешевле его завозить. В Англии добывали каменный уголь, а когда поняли, что везти из Австралии в 10–15 раз дешевле, то бросили это дело, переучив шахтеров. Во многих странах БРИКС, как и в Дагестане, ряд сельских населенных пунктов физически остался без работы. Глобальные тренды меняют сложившийся уклад экономики, и люди бегут в города. У каждой страны и территории своя специфика, но основа общая, в крупных городах легче обеспечить себя заработком, дать достойную жизнь если не себе, то хотя бы своим детям. Поэтому география как таковая ни при чем, особенно если нет нормальной рыночно-государственной политики балансировки, как, скажем, в Германии.
Что такое рыночная балансировка на примере Германии?
Принцип простой: страна комплексно подходит к развитию своих земель, обеспечивая инфраструктурную поддержку отстающих территорий, при этом надо понимать, что немцы производят конкурентоспособную продукцию с высокой долей добавленной стоимости, производство которой отнюдь не прерогатива крупных городов. Например, взять небольшой по городским меркам Штутгарт, где производятся автомобили Porsche, Mercedes, техника Bosch, город вырабатывает в 3–5 раз больше продукции, чем средний российский город-миллионник. Высокая производительность труда, высокая добавленная стоимость, и отсюда высокие налоги со справедливым для города распределением, хорошая социальная среда и качество жизни, которые можно поддерживать. А раз есть такие условия, туда идет высокообразованная рабочая сила. Ситуация, на самом деле, замкнутая, где низкие налоги и низкая производительность труда, в итоге – низкие инвестиции в социальную инфраструктуру там, и качество человеческого капитала падает. А где все хорошо, положительные эффекты мультиплицируются: есть прибыль, и бизнес ее инвестирует, людям комфортно жить и растить детей в таком месте. Мы в России часто сталкиваемся с тем, что перед нами дотационный субъект, дотационный муниципалитет, в нем деградирует советская инфраструктура, те, у кого есть возможности и мозги, убегают, а тем, кто остается, становится еще хуже.
Еще один аспект рыночной экономики – приграничное сотрудничество. Можно ли на примере с Китаем объяснить, как планируется в таких случаях работа по пространственному развитию?
У нас по полномочиям субъект федерации, регион – государственный уровень власти. На муниципальном уровне на порядок меньше прав. Соответственно, развитие любого приграничного сотрудничества нуждается в инициативе губернатора, как минимум губернатор должен не мешать продвинутому активному мэру. Пересечение границы, таможенный режим – это уже федеральный уровень. Все меры, связанные с налогами, преференциями – федеральный уровень. По большому счету это такая регионально-федеральная политика, и как система, она пока слабо существует. В Европе есть понятие «еврорегион». Определяются точки активного сотрудничества и роста, и страны начинают работать вместе. Таких еврорегионов уже больше 60. У нас граница с Китаем большая, а таких точек там не более пяти, от Суйфэньхэ (самая дальняя точка на Дальнем Востоке) и до примыкающего к Монголии Забайкальска.
При этом приграничный Суйфэньхэ из города с десятитысячным населением дорос до 100 тысяч жителей, Маньчжурия с 10 тысяч выросла до 350 тысяч и будет городом-миллионником. У нас как были десятитысячные города, так и остались. Этот градиент тоже не может быть вечным, потому что с приграничными территориями нельзя не работать. У нас боятся китайцев, боятся принимать определенные решения. Но у китайцев есть интерес к России. Им хочется контактировать с Европой, что дает нам огромное конкурентное преимущество. В Маньчжурию 5 миллионов туристов в год приезжают посмотреть на Россию, не переходя границу. При этом они у себя построили православные храмы, монументы Гагарину, «Рабочего и колхозницу», Родину-мать, здание МГУ, в Книгу рекордов Гиннесса вошел семиэтажный ресторан в виде матрешки.
Китайцы говорят: «Вы границу откройте, мы сразу вам дадим 2 миллиона туристов, готовы нарастить до 10». У нас же эта ситуация дискутируется уже лет 20. Мы подготовили проект создания туристического кластера в Забайкальске для частной компании, в городе на 100 тысяч человек. Чтобы диверсифицировать риски, возможно привлечь и японские, корейские инвестиции наряду с китайскими.
Кто будет жить в этом городе?
Российское население, в Забайкальском крае живет свыше 1 миллиона человек, при этом двум третям особо делать нечего и негде. Можно привлечь население из Бурятии, где живет 2 миллиона человек. Речь всего лишь о стотысячном городе, который обслуживает 5 миллионов китайских туристов. Китайцы приехали и уехали, они не остаются, не ассимилируются, не получают рабочие места. Это просто хорошие гости. Чем дольше они задерживаются, тем больше оставляют денег.
Если все так хорошо, то почему не принимается никаких решений?
Прежний губернатор Равиль Гениатулин ситуацию поддержал, потом пришел новый губернатор, все остановил и поменял правительство. Роль личности в истории никто не отменял. Пока проект на бумаге, хотя уже и земля зарезервирована. Но без личного участия руководителя ничего не сдвинется. Видимо, нет сейчас в государстве человека, который может лоббировать развитие пограничных территорий настолько активно, чтобы все сдвинулось с мертвой точки. Есть проект экономически и инвестиционно целесообразный, нужно просто докрутить процесс пересечения границы, сделать особую экономическую зону. Уверен, что дело пойдет. Сама идея объективно напрашивается, под нее легко привлечь зарубежные инвестиции, из-за очевидности концепции. И вдоль границы есть четыре-пять таких точек. В свое время я общался в Гонконге с президентом в компании Shimao Group, которая создала пять особых экономических зон развития на российско-китайской границе. Он говорит: «Вы забудьте о деньгах. Ваше дело – решить вопрос государственного отношения к развитию пограничных территорий». Кстати, российских туристов тоже полно. У нас больше миллиона человек ездят в Маньчжурию.
А в Китае есть понимание того, как сильно их в России опасаются?
У кого-то из них, конечно, есть. Но они никуда не торопятся. С другой стороны, они не понимают, зачем бояться бизнеса. Никто не говорит, что нужно создавать китайские города-миллионники в России. Я категорический противник такой ситуации. Но бизнес – это рабочие места, налоги, конкурентоспособность, импортозамещение. Сейчас еще интересные вещи происходят из-за падения курса рубля. Думаю, ряд товаров, производимых в России с низкой долей ручного труда, будут в Китае конкурентоспособны.
Так в чем же проблема?
Если губернатору это не интересно, он и не лоббирует. Чиновники видят, что это не интересно губернатору, и тоже не интересуются. Тем, кто зашел при другом губернаторе, надо еще палки в колеса вставить. Нужны переворот сознания, преемственность решений, государственное планирование, а не политическая конъюнктура. Существует дефицит не только градостроительного, но еще и стратегического мышления. Почти любого мэра спроси, какова твоя основная стратегия развития на ближайшие 15–20 лет, 90% ничего не скажут. Или губернаторы на встрече с президентом страны с гордостью заявляют, что на 80–90% бюджет его области социальный. Что это означает? Пенсии, врачи, учителя. А где инвестиции, производственная инфраструктура? Где рабочие места, кто будет платить налоги и кормить регион? Социальный бюджет – это деградация субъектов федерации, богадельня, но мы, как говорится, в этом тренде – и, похоже, надолго.
Чем отличается государственный деятель от политика? Политик мыслит категориями выборов. Что должен делать губернатор, чтобы он переизбрался? Выполнять указы президента. Почему у нас социальный бюджет? Потому что все регионы перенабрали кредитов, чтобы выполнить указы, а сейчас кредитов уже никто не дает, и свои бюджеты трещат по швам. В этой ситуации начинают замораживаться заработные платы чиновников, пенсии, останавливаются многие процессы. Нельзя брать на себя больше обязательств, чем тянет твоя экономика. Но государственный деятель должен смотреть на десятилетия вперед, а у нас чиновник смотрит до следующих выборов и руководствуется инициативой сверху, и, собственно, мэр российского города не виноват – куда ему дергаться со своим бюджетом? Поэтому и встроены в вертикаль власти, которая хороша для выборов, но не для экономики. Пора уже вводить понятие «городская политика» и спуститься с небес на землю, понимая, что три четверти россиян живут в городах, и выбора для страны нет, как делать их самодостаточными, комфортными для жизни и ведения бизнеса. Градостроительство здесь мощный инструмент развития территории, требующий минимальных средств и госрегулирования, а закончить я хотел бы словами де Голля: «Франция во Второй мировой войне понесла меньше потерь, чем от ошибок в градостроительстве».