Волшебный карандаш

Width 250px i29f1722 fmt

Владимир Пирожков – самый известный в мире промышленный дизайнер из России. В его резюме 20 лет работы в Европе и Японии, интерьеры знаменитых моделей Citroёn и Toyota. Вернувшись домой, он создал компанию «Астраросса», которая скоро эволюционирует в новый проект «Кинетика» и объединит в себе аква-,
аэро-, био-, хомо-, инфо- и другие направления. Но главная задача на ближайшие 20 лет не бизнес, а строительство и работа школы «технологического спецназа»
и Центра прототипирования любой сложности.

Что именно будет происходить в этом центре?

Когда я был маленький, часто смотрел польский мультик «Волшебный карандаш». В нем мальчик рисовал волшебным карандашом, и все, что бы он ни нарисовал, воплощалось в жизнь. И я стал мечтать рисовать так, чтобы мой рисунок тут же становился реальным. Наш центр – это тот самый волшебный карандаш: ты рисуешь, у тебя все сразу оцифровывается и на принтере печатается. На прошлой выставке «Иннопром» мы это продемонстрировали. На нашем стенде было три точки. На первом столе стоял компьютер, и на нем люди могли нарисовать все, что хотели. От него шел большой желтый провод ко второму столу, на котором мы выстраивали этот рисунок в 3D-модель, а от него – провод к третьему столу, где стояли роботы и принтеры, печатавшие результат. И когда люди видят такое, они просто сходят с ума, особенно дети.

А если серьезно, мы поняли, что нам нужна точка, где мы могли бы надежно и качественно строить функциональные прототипы высокой сложности для разных отраслей. Мы хотим создать цифровую фабрику со всеми процессами, которые только могут быть. И модные сегодня 3D-принтеры – лишь часть такой фабрики. Нам нужны высокоточная фрезеровка, качественная металлообработка, композитные материалы, аддитивные технологии, композиты, точные инструментальные станки, которые могли бы сделать инструмент, и многое другое. Например, если в перспективе мы планируем печатать живые организмы из живых клеток, пропущенных сквозь специальную иглу, сопло принтера, то для создания таких игл необходимо специальное оборудование.

Нам нужен центр прототипирования высокой сложности, который может обслуживать космическую отрасль, ВПК, биоинжиниринг. Также мы планируем обучать специалистов, окончивших серьезные технологические вузы, такие как, например, МИСиС, Бауманка, МИФИ, Физтех, МГУ, и давать им прикладную магистратуру на два года с практикой на Западе. Ее мы и назвали «технологический спецназ». Это всего 20 человек в год, которых мы постараемся сделать прикладными креативными инженерами.

Почему такой центр и такой «спецназ» ­необходимы?

Дело в том, что мы многое потеряли. В 1937 году СССР импортировал 70% производимого технологического оборудования в мире. Тогда были проведены колоссальные логистические, технологические, образовательные мероприятия, которые позволили установить завод в Москве или Санкт-Петербурге, а потом в очень быстрые сроки этот завод снять и перенести куда-нибудь в Челябинск, Уфу или Свердловск. Практически всю промышленность переместили в регионы.

Россия – очень интересная цивилизационная модель. Мы живем на дороге между Азией и Европой, и с этой евроазиатской магистрали постоянно что-то падает, остается у нас. Тысячелетиями иностранцы, проезжая, оставляли у нас какие-то интересные вещи, которые были несовместимы, но нам удалось их объединить

Но молодежь, которая сегодня приходит работать, больших проектов, к сожалению, не видела. В 1990-е и 2000-е было модно все покупать, и мы разменяли мощную и конкурентоспособную державу на евроремонты и стеклопакеты. Это была в каком-то смысле плата за успех. Олимпиада-80, снижение цен на нефть, Афганистан – все это подломило огромную страну, которая выходила в космос и делала ядерные двигатели. Как раз тогда фундаментальная устойчивость у нас была, несмотря на все нынешние заявления о тяжелом советском прошлом. А вот сегодня ее нет. Закончилась. Простейшее наблюдение, которое эту мысль доказывает, такое: специалистами становятся те, кто может не знать элементарных основ. 30 лет назад это было непредставимо. Откровенно говоря, сейчас среди тех же инженеров много некомпетентности, и мы часто с этим сталкиваемся.

Люди моего поколения всегда понимали, что полученный заказ должен быть выполнен вовремя, качественно и надежно. Это три простые вещи, которые в Советском Союзе даже не обсуждались. Сегодня это, к сожалению, не аксиома.

По-моему, тут не может быть двух мнений: прикладное образование – краеугольный камень. Сейчас люди выходят из университета без базы, и мы теряем на этом время, поскольку приходится многое переделывать по несколько раз. Те, кому удастся собрать хорошую команду, уже могут считать себя победителями, потому что качественные люди – штучный товар.

Вас интересуют не только студенты, но и школьники?

Именно так. В Москве есть Дом детского творчества, которому мы помогаем, спонсируем кружок радиоэлектроники. Один мальчик оттуда подходит ко мне и на полном серьезе говорит: «Вы знаете, я сделал ионолет, хотел бы вам показать, только сначала покажу передачу энергии на расстоянии. Опыт Тесла, но я его усовершенствовал». Что-то он там покрутил у себя – и бах! – действительно электрический разряд на расстоянии. С опытом понятно, переходим к ионолету. Стоит на трех спичках равносторонний треугольник. Между спичками протянуты по две деревянные шпажки, как в заборчике. И все это целиком обтянуто обычной фольгой. От спичек идут ниточки, приклеенные скотчем к столу. Это «ионолет». Он достает какой-то специальный пульт, перепаянный из старого видеомагнитофона, включает, и этот аппарат вдруг взлетает и зависает, удерживаемый нитками. Мальчик так запросто объясняет, что поменял направление ионов с плюса на минус, и его агрегат стал отталкиваться от земли с такой же силой, с какой притягивается. «Антигравитация, что ли?» – спрашиваю. А он говорит: «Не знаю, что это, но мне нравится». У него уже шесть «ионолетов» улетело, как он говорит, в стратосферу, потому что нитками не привязывал. Повторяю, это совсем маленький мальчик. Там даже руководитель этого кружка, доктор физических наук, говорит: «Я не всегда понимаю, как тут что работает, но это очень здорово». Вот такие ребята мне нужны.

Тогда снова о «штучном товаре». Вы вернулись в Россию в 2007 году, но других громких историй подобного рода давно не слышно.

Таких «возвращенцев» на самом деле не так уж мало, во всяком случае, многие об этом задумываются. У нашей команды просто PR лучше, как у того хомяка. Построением Центра прототипирования мы как раз пытаемся создать некий магнит для таких людей. Например, к нам хочет вернуться известный ученый, который давно и успешно печатает живые организмы за границей с помощью систем биопринтеров. Мы думаем пригласить его на нашу территорию для того, чтобы иметь экспертизу и в этой перспективной сфере технологий. У нас согласился работать Владимир Щечкин, профессио­нал высочайшего класса, который 15 лет трудился на Ducatti. Кроме того, раздумывает над работой с Россией и Владимир Райхлин: 25 лет назад он уехал в Германию и построил там завод по строительству двигателей для гоночных автомобилей, затем создал уникальный дизельный сертифицированный авиадвигатель и сертифицировал его по европейской классификации. Таким образом мы можем локализовать сразу несколько типов высоких технологий под одной крышей.

А как вы смотрите на опыт приглашения в Россию иностранных экспертов, как было, например, с Ладой Xray или YotaPhone?

Это чуть ли не единственный выход. Такая практика существует с петровских времен, она замечательна и эффективна. Сейчас это очень нужно. Например, мой друг, британский автомобильный дизайнер Стивен Маттин (бывший главный дизайнер автоконцернов Mercedes-Benz и Volvo. – Прим. ред.) приехал работать в Тольятти на АвтоВАЗе и, скорее всего, в России и останется, потому что здесь у него, как у приглашенного иностранного специалиста, очень привлекательные условия и много работы. Скоро выйдет 16 новых моделей «Лады». И надо признать, качественных автомобилей, «Калина» сегодня – отличная машина по очень низкой цене. Я уверен, этот год будет годом «Лады», а не, скажем, Mercedes-Benz. Причем эта работа хорошо сказывается на его профессиональном портфолио. Уверен, коллеги и одноклассники похлопают его по плечу. Возрождение бренда – очень ценный опыт! В свое время такую же вещь сделал Фердинанд Пиех для концерна Volkswagen, превратив 15 платформ в три – Polo, Golf и Phaeton. Весь Volkswagen – более 50 кузовов – сделан на трех платформах, и это очень выгодно. Сейчас тем же самым занимается Стив Маттин на ВАЗе.

Как он себя чувствует культурно-психологически и ментально?

Ему нелегко. Но и мне во Франции было тяжело жить с той деловой этикой, хотя со временем привык. Я вернулся не потому, что мне было неуютно: я жил в Ницце в очень комфортных условиях – но я приехал, чтобы участвовать в интересных проектах, которых у нас большое количество. Когда мои коллеги в Toyota могли бы похвастать созданным ими космическим кораблем? Да никогда. Такие проекты бывают в двух странах мира раз в 50 лет, а автомобили – это хоть и сложная, но ежедневная и рутинная история.

Кстати, о работе в Toyota вы рассказывали, что не сразу стало получаться, и один муд­рый японец объяснил, что вы думаете по-европейски: про результат, а не про процесс. Что он имел в виду?

Объясню на недавнем примере. У нас было 2,5 месяца и необходимость создать и соединить 12 тыс. уникальных деталей, чтобы представить штатный космический корабль ПТК НП на выставке МАКС-2013. Мы собирали их интегрированно, в разных частях Москвы и России, в невероятной спешке, от которой до сих пор еще не отошли. Это работа на результат, но это не совсем правильный процесс.

Правильный процесс – тот, при котором можно было проконтролировать все этапы работы – от закупки материала до выхода конечного продукта. Именно это мы и хотим воплотить нашим центром. Учитывая, что мы расположились на базе МИСиС, в нашем распоряжении есть мощная база, с которой начинается качество.


Мы конкурентоспособны в нефти и газе. Делаем хорошие вертолеты, тем более сейчас мы стали много внимания уделять их дизайну. Например, К-62 – военный К-60, превращенный в гражданскую машину. Или Ми-38 – композитный вертолет международного уровня. Ка-52 «Аллигатор» – вообще уникальный продукт

Вряд ли база перекроет все остальные сложности работы в России. Какая часть ваших проектов воплощается в жизнь?

С российскими корпорациями бывает непросто сотрудничать. Зачастую приходится много сил, времени и средств вкладывать в разработку – как было, например, с КАМАЗом, – потом неожиданно для тебя и для самой компании ее продают европейскому холдингу, и все сделанное оказывается ненужным. А в жизнь воплощается примерно 15–20%. Совсем неплохо, в Европе такой показатель едва достигает 5–10%.

Какой проект вам больше всего хотелось бы реализовать?

Аэромобиль с вертикальным взлетом. Он же 3D-транспорт. Мы работаем над ним давно и верим, что когда-нибудь проект удастся воплотить в жизнь. Это пяти- или шестиместная машина с двумя двигателям по 550 лошадиных сил. Должно получиться очень удобно: вертикальный взлет означает, что дополнительная инфраструктура в виде аэродрома не понадобится. Кроме того, такие аппараты, по нашим планам, будут работать на дизельном топливе. Про то, что это решит вопрос с пробками, думаю, говорить не стоит. И это меньшее, на что такие машины способны.

Может ли промышленный дизайн иметь четко выраженные национальные черты, можем ли мы их выделить в тех странах, у которых еще нет серьезных историй успеха?

У каждого народа есть своя эстетика. Например, когда Япония после войны экономически окрепла, встал вопрос: какую эстетику представить для потребителей за рубежом, особенно в США? Американский (и не только) потребитель не понимал японской эстетики, она слишком специфична. Пришлось копировать дизайн американских радиоприемников, фото­аппаратов и прочей техники. Они развили эту систему и просто покорили рынок тех же фотокамер, мотоциклов, автомобилей. И когда запас прочности был уже достаточным, пришло время японизироваться, вводить так называемый J-фактор. Сейчас в их автомобилях уже прослеживается своя специфика. Но для того чтобы позволить себе такое, нужны десятилетия промышленного производства, результаты которого с удовольствием потребляются другими рынками.


Дизайн – всегда надстройка над промышленностью. Когда есть промышленность, есть и промышленный дизайн. Мы можем сколько угодно хотеть «этикеток», но намного важнее, что будет внутри

Значит ли это, что все те, кто сейчас выходит на рынок со своими продуктами, подстраиваются под него?

Нет, не значит. Все зависит от того, кому вы эти продукты продаете. Есть вещи высокоэстетские – автомобили, – а есть базовые, такие как, скажем, топор. Они бывают разные, есть стильные шведские, они просто великолепные с дизайнерской точки зрения, а бывают самые обычные: работают так же, но значительно дешевле.

Если говорить о российской специфике, то мы всегда были сильны в базовых элементах и были способны их упростить. Самый известный пример: для полета в космос американцы продумывали ручку, пишущую в невесомости, а мы взяли карандаш, который работает в любой среде. Зачем за 20 млн долларов придумывать специальные ручки, если эти деньги можно потратить на что-то более полезное?

Создав однажды простую и хорошую вещь, можно сделать так, чтобы ее использовали в большинстве стран. Люди на самом деле ценят простоту, и если вы дадите несложный дизайн какой-нибудь стандартной печки из трех кирпичей гражданам Афганистана, это будет хорошо воспринято. А если мы сможем придумать какое-нибудь решение для очистки воды в Китае или Индии, то это будет очень сильный ход с нашей стороны.

В каких-то отраслях мы лидеры – например в том же космосе, в атомной энергетике, добыче, транспортировке и продаже природных ресурсов. Но в электронике мы уступаем многим, и, может быть, не имеет смысла менять положение вещей и вкладывать в электронику колоссальные средства и силы? Может, стоит подумать о чистоте воды в мире и сфокусироваться на этом?

Возьмем Южную Корею: 25 лет назад у них был принят план по выходу страны на международной рынок и лидерству в нескольких отраслях, например автомобилестроении и бытовой электронике. И они это сделали. Если страна сфокусируется на чем-то одном, то это создаст огромный инфраструктурный спрос, тут может появиться все – от железных дорог и локомотивов до сервисов.

Россия – очень интересная цивилизационная модель. Мы живем на дороге между Азией и Европой, и с этой евроазиатской магистрали постоянно что-то падает, остается у нас. Самовары из Ирана, валенки и пельмени из Китая, голландская керамика, превратившаяся в гжель. Тысячелетиями иностранцы, проезжая, оставляли у нас какие-то интересные вещи, которые были несовместимы, но нам удалось их объединить. Мой любимый пример – попробуйте в Китае заказать кофе: это практически невозможно, вам дадут 800 видов зеленого чая, а кофе только в каких-нибудь западных отелях. В то же время попробуйте заказать чай в Италии – вам принесут пакетик и кинут его в еле теплую воду, потому что плохо знают, как с ним обращаться. А у нас почти в любом месте есть большой ассортимент того и другого. Мы интеграторы, и это наше ноу-хау.

Культура, конечно, отражается и на национальных привычках, и на всем, что мы делаем. Из-за огромных территорий у нас и размах широкий. Попробуйте поселить японца в квартиру 200 м2 – он там потеряется, привык, условно говоря, жить в трех. Это не значит, что он небогат, – это просто другой подход. Поэтому если говорить об интерьерном дизайне, то в этом вопросе японцы лидеры: они в каждый кубический сантиметр впихнут нужную коробочку с правильной подсветкой, потому что они умеют существовать в маленьких пространствах. Американцы, например, не умеют. Да и мы не умеем: мы широко шагаем, потому что есть где шагать.

Что это дает и чего лишает Россию в современном мире?

Это дает возможность торговать ресурсами, что мы и делаем хорошо, но это не дает возможности сконцентрироваться на мелочах. Мы никогда не сможем стать немцами или японцами, а они не могут стать нами. Но и не надо: это разный масштаб. Вот например, мы сделали дизайн космического корабля, а они – выпустили новую Corolla. Тоже хорошо, она продается в огромных количествах, и этот проект, наверное, даже выгоднее, чем космический корабль. Зато мы можем лететь на Луну, а японцы – нет. Мы слишком богатые и потому такие бедные. Если станем экономнее и расчетливее, добьемся очень многого.

Есть примеры культурных интеграторов помимо России?

Американцы. У них простота подхода дает красивые результаты. Когда я учился в американской школе, мне дали задание – пойди и сделай дезинтегратор. Как он выглядит, никто не знает. И вот ты сам придумываешь, как этот дезинтегратор должен быть устроен. И все приносят на следующий урок «свою поделку» и устраивают шоу. Или, например, гонки мышеловок: как из этого простейшего устройства сделать автомобиль, который будет ездить с определенной скоростью на одной мышеловочной силе.

Недавно я сравнивал два журнала, «Техника молодежи» и Popular Science, изучал их обложки, сравнивал по годам и месяцам: 1939-й, 1941-й, 1946-й и дальше. Оказалось, что мы рассуждаем о считывании мозга, покорении космоса или о том, как развернуть реки вспять, поймать молнию, – в общем, либо просто большие, либо фундаментальные вопросы. А у них – мобильный телефон, персональный телевизор, надувной дом, персональный летательный аппарат – все персональное. И на этом они выигрывают, потому что люди сами по себе алчные и хотят побольше комфорта.

Я бы сказал, что у нас больше души, а у них денег, и они готовы покупать душу за деньги, а мы – продавать ее. Но масштаб мысли такой же, поэтому мы в своей голове всегда конкурируем с Америкой, а не равняемся, например, на Корею, несмотря на то что она сейчас выходит на лидирующие позиции.

Следствием этого (одним из многих) было то, что в Советском Союзе, а потом в России далеко не всегда думали об упаковке, хотя она тоже очень важна. Что важного и полезного вы находите в прошлой эпохе, что может найти применение сегодня?

Советская эпоха дала масштаб мысли, я называю это наследием исполинов. До СССР масштаб мысли и свершений был иной, а тогда мы за год построили космодром. Попробуйте это вообразить сегодня. В 1955 году на Байконур приехал поезд: две роты солдат и экскаватор. Закончили в 1956-м. С этого начался космодром, который работает до сих пор. Для сравнения, космодром «Восточный» строится уже восемь лет и еще не завершен.

Или, например, строительство города Толь­ятти. Мой отец приехал туда в 1967 году, я родился в 1968-м, а когда мне исполнился год, мы уже жили в квартире с водой, отоплением, транспортом рядом и прочими прелестями. То есть целый микрорайон со всеми удобствами был возведен за год.

Может быть, мы меньше обращали внимания на цвет наших штанов, но люди жили в своих квартирах. Поэтому, мне кажется, СССР оставил очень серьезный багаж. Повторю, в первую очередь – это масштаб мысли. Но, к сожалению, сейчас все уходит в мысли о стеклопакете, евроремонте и иномарке.

Есть противоположная точка зрения, которую разделяет значительная часть поколения 20- и 30-летних. Рассуждение примерно такое: все связано со всем, и если бы мы обращали внимание на цвет штанов, то были бы культурнее, лучше, умнее и даже практичнее. Ведь и само восприятие дизайна выросло с тех «бесцветных» времен. А те, кто сейчас принимает решения, – это люди, выросшие в атмосфере пренебрежения к внешней стороне вопроса.

Люди, которые так рассуждают, делают это в интернете. Для того чтобы был интернет, нужен как минимум дом с электричеством, а для дома нужно, чтобы государство подарило квартиру, которую родители когда-то получили и приватизировали. Все это воспринимается как должное, само собой ра­зумеющееся, как то, к чему не надо прикладывать усилий. Существует страшный разрыв в понимании того, как устроена жизнь. Ведь требуются огромные инфраструктурные проекты для того, чтобы человек жил в своем отап­ливаемом доме со всеми коммуникациями и размышлял о том, что ему нужны красивые штаны из оптоволоконного интернета. Это очень плоские рассуждения, они подходят для тех, кто думает, что электричество берется из розетки.

Дизайн – всегда надстройка над промышленностью. Когда есть промышленность, есть и промышленный дизайн. Мы можем сколько угодно хотеть «этикеток», но намного важнее, что будет внутри. Согласен, что пока у нас мало кто понимает, что этикетка действительно нужна, и да, она должна быть красивой. Но мы работаем над этим. В Министерстве промышленности и торговли уже обсуждается программа по промышленному дизайну и инжинирингу: теперь при составлении бюджета в предприятии, создающем продукты на госсубсидии, отдельной строчкой прописан промышленный дизайн.

Люди, принимающие решения, стали внимательнее к нему относиться и понимать его важность, потому что увидели, что их несложный, но нужный продукт выходит на рынок как раз благодаря дизайну.

Принимая во внимание все сказанное, можно ли выделить те области, в которых Россия сейчас по-настоящему конкурентоспособна? Насколько они совпадают с шаблонными представлениями?

Мы сильны во многих вещах. Конечно, не во всех – такого вы не встретите ни в одной стране. Где, например, Германия в космосе или в атомной энергетике? Недалеко. А вот соседняя Франция сильна в космосе, в строительстве АЭС, но ее машинам до немецких очень далеко. А в оружии по соотношению цены и качества они проигрывают нам. У французов железные дороги, замечательные самолеты, и вообще говорить про Францию, что это только «вино и сыр», очень неправильно. Но у них другие проблемы. То же самое касается и распространенных представлений о России, в чем-то они близки к правде, в чем-то – нет.

Мы конкурентоспособны в нефти и газе. Делаем хорошие вертолеты, тем более сейчас мы стали много внимания уделять их дизайну. Например, К-62 – военный К-60, превращенный в гражданскую машину. Или Ми-38 – композитный вертолет международного уровня. Ка-52 «Аллигатор» – вообще уникальный продукт!

Россия делает неплохое оружие, например одни из лучших в мире – как по техническим характеристикам, так и по дизайну – снайперские винтовки Орсис. Очень достойный, кстати, продукт – YotaPhone – и по качеству, и по дизайну. Много всего. Нужно внимательнее к себе относиться.

Вы считаете, что YotaPhone состоится как коммерческий продукт?

Не знаю, мы не очень хорошие коммерсанты. У нас коммерция часто бывает завязана на политике. Далеко не всегда в России могут сделать все от и до, собрать целиком. Но давайте вспомним про атомную промышленность, люди о ней мало знают, не считают себя ее прямыми потребителями, однако весь комплекс – от добычи урана до обслуживания готовой электростанции в системе, мы делаем лучше всех в мире. А это дает вполне ощутимый коммерческий результат. Или системная эксплуатация Международной космической станции МКС. Это же ультрасложный комплекс оборудования в невесомости. Управление сложностью – одна из наших компетенций.


Я вернулся, чтобы участвовать в интересных проектах, которых в России много. Когда мои коллеги в Toyota могли бы похвастаться созданным ими космическим кораблем? Да никогда. Такие проекты бывают в двух странах мира раз в 50 лет, а автомобили – это сложная, но ежедневная и рутинная история

В России промышленный дизайн становится частью промышленной политики. Вы часто упоминаете о целеполагании на высоком уровне, насколько хорошо поставлен этот процесс?

На мой взгляд, у руководства страны сейчас складывается более-менее четкое представление о том, что нужно делать, особенно в вопросах развития индустриальной базы. Конечно, двигателем всего этого процесса будет военно-промышленный комплекс – так было при любой власти и при любом режиме. Но Гособоронзаказ рассчитан до 2020 года. А что потом? Что делать заводу, который купил хорошее оборудование, наладил выпуск, обучил кадры и выстроил свою работу? Тут мы как раз можем помочь предприятиям в видении и целеполагании.

Например, недавно «УралВагонЗавод» выдал прекрасный трамвай R-1. Это хорошая подсказка, чем можно заняться после выпуска танков или другой военной техники. До 2020 года они спокойно могут набирать заказы, готовить платформу и запускать производство.

Можно, кстати, в таких вопросах поработать с Китаем: взять заказов в Шанхае. Или обратить внимание на вагоны «ТрансСибирь» – комфортные, с уникальным наполнением. Они точно заинтересуют Китай. Почему бы не ездить в Москву или Санкт-Петербург через Россию в шикарном вагоне? Это красиво. И спокойно.

Или в развитие темы – РЖД. Россию можно увидеть только из окна поезда – ни самолет, ни машина такой возможности не дают. Почему бы не продумать масштабный проект по превращению наших 57 тыс. полустанков в маленькие станции по типу всем известных заправок ВР с кафе, магазинчиком, беспроводным интернетом и прочими удобствами?

Кстати, про Китай: недавно к нам приезжала их делегация, которая строит порты. И я с удивлением узнал, что 75% портов в мире построены компанией с ничего не говорящим названием ZHPM, входящей в холдинг ZZZZ. Они строят 35-этажные краны для роботов-портов и создают для доставки этих кранов в другие страны специальные корабли. Заодно они строят мосты, редукторы для подъема этих мостов и вообще вещи из тяжелого железа. Этой компании всего 20 лет, и они построили 2,5 тыс. таких кранов. По-моему, с таким серьезным соседом надо дружить и обмениваться технологиями, тем более что мы им интересны и нужны. Тот же Северный морской путь (СМП) по такому сотрудничеству сохнет.

Однажды вы сказали, что всякая модернизация должна иметь смысл и предел. Где этот предел, как его определить?

Когда автомобиль имеет 120 кнопок и способен согреть вам левый мизинец на руле – это слишком. Тем более что он стоит в бесконечной, замкнутой на себе самой пробке! Надо остановить бессмысленные улучшения того, что, в общем, уже себя изжило, и начать мыслить по-другому. Например, уйти из плоскости в пространство. То же самое касается и дорог. Может быть не стоит увеличивать их количество в Москве, а стоит больше ходить или начать летать?

Официальные партнеры

Logo nkibrics Logo dm arct Logo fond gh Logo palata Logo palatarb Logo rc Logo mkr Logo mp Logo rdb