Жива, хоть и не совсем здорова

По еврозоне, это факт, ударил ужасный кризис, и он еще не закончился. Но все же введение евро – эксперимент невероятно удачный. Новую валюту ежедневно, в порядке вещей и особо не задумываясь, используют около 350 млн человек. Сегодня они могут путешествовать и путе­шествуют по 18 странам, не беспокоясь об обмене денег и волатильности курсов (а скоро таких стран будет 19). Еврозона жива, хотя и не совсем здорова.

Во время кризиса многие предвещали скорый конец эксперименту. Я волнений не испытывал,
и, как оказалось, справедливо. Почему же люди так ошибались? Потому что не понимали ряда простых вещей.

Евро, во-первых, – это политическая ответственность. Никто из нынешних государственных лидеров не хочет отвечать за ликвидацию евро (да и прежние не хотели). Потом, может, будет иначе, но сегодня единая валюта – это символ европейской интеграции, и она принесла в охва­ченную часть континента мир и процветание.

Во-вторых, еврозона – конструкция очень крепкая. Исключить из нее никого нельзя, и процедуры добровольного выхода также не преду­смотрено. Это структура, рассчитанная на века. В-третьих, по историческим меркам еврозона  – очень молодое образование. Исходная модель была несовершенной и незаконченной. Проще устранить ее изъяны, чем отказаться от нее вовсе, ведь в последнем случае экономические и политические последствия окажутся для всех стран-участниц катастрофическими. К тому же один недостающий элемент – Банковский союз – уже занял свое место. Он тоже несовершенен и не закончен, но он существует и будет дорабатываться. Историки б­удущего назовут нынешний кризис классическим примером болезни роста.

И, наконец, нет экономического механизма, способного разломить еврозону. Кризис больно ударил по пострадавшим странам, в основном – по вине недальновидных политиков, которые в корне неправильно действовали во время него. Однако еврозона продолжала функционировать: валюта использовалась ежедневно, банковские переводы не прекращались, а курс не упал серьезно ни разу.

Единственная угроза исходит от политиков-оппортунистов, чьи паруса широко раздул ветер бед и разногласий и которые теперь жаждут разрушить еврозону. Когда-нибудь один или два из них могут прийти к власти. И тогда эксперимент, не исключено, закончится. До сих пор, как ни крути, еврозона держалась за счет политической воли, и однажды эта воля может положить ей конец. Никогда не стоит недооценивать силу политики, увы.

Модель на экспорт

До кризиса модель еврозоны порой рассматривали как образец для подражания в других регионах. Идею обсуждали в Латинской Америке и – более серьезно – в Юго-Восточной Азии (без Китая и Японии). Теперь эту идею уже никто не считает хорошей. Я не верил, что такой эксперимент можно легко провести в другом месте. Но и сбрасывать этот вариант со счетов не предлагаю. Введение единой валюты подразумевает масштабную передачу суверенитета, ведь каждая страна лишается при этом своих денег, своего валютного курса и своего центрального банка. Как гласит один из уроков европейского кризиса, этого крайне мало. Банковский надзор и спасение банков (время от времени) уже нельзя осуществлять на национальном уровне, как изначально пыталась еврозона. Ответом стало формировани­е Б­анковского союза – большой шаг, пусть даже и сделанный еще не полностью. Разрыв кровных уз между государствами и их банками – решение серьезное. И оно необходимо не только для валютного союза. От него наверняка выиграют все страны в отдельности, ведь когда с банковскими проблемами должным образом не разбираются, прежде всего страдают обычные граждане.

Однажды в будущем единая мировая валюта может появиться, но будущее это далеко не ближайшее. Чтобы всерьез об этом говорить, требуется куда большая экономическая интеграция. Когда она будет достигнута, всем странам придется согласиться на частичный отказ от суверенитета. Сейчас же, в эпоху подъема национального самосознания, такая идея выглядит нелепо. Но как бы то ни было, она не канет в Лету, ведь курсовой вопрос будет оставаться неразрешимым

Более того, все страны-участницы обязаны строго соблюдать бюджетную дисциплину. И для этого, что бы ни говорили, не нужен ни фискальный союз – зародыш федерального правительства, ни совместные долги держав, так называемые евробонды. Требуется, чтобы страны из года в год не переходили с бюджетным дефицитом, как давно практикуют многие в еврозоне. Надо, чтобы в каждом государстве ввели жесткие правила, которые бы ограничивали возможность допускать дефицит, когда правительству, справедливо или нет (чаще нет), кажется это удобным. Подобное требование видится очередным посягательством на суверенитет, хотя множество стран, включая Чили, Бразилию, Швецию и Швейцарию, открыто признали плюсы принудительно применя­емых бюджетных правил.

Общий смысл сказанного состоит в том, что, вводя единую валюту, государства должны быть готовы пожертвовать рядом важных элементов национального суверенитета. То есть мы возвращаемся к политической воле. Вряд ли такая воля есть сейчас в других регионах. Значит ли это, что идея бесполезна? Вовсе нет, ведь перед каждой страной стоит сложный вопрос: что делать с валютным курсом?

Стандартный ответ: отпустить его в более-­менее свободное плавание. Россия так и решила недавно. Но обычно плавающий курс довольно волатилен. Эта волатильность вредит бизнесу и потребителям, а заодно и государству. Хорошего и универсального ответа на курсовой вопрос не существует. Гибкость раздражает, а стабильность тяжело организовать. Курсовая стабильность больше ценится среди держав, которые плотно интегрированы. Именно поэтому и появился евро. Именно поэтому европейским опытом заинтересовались страны Юго-Восточной Азии.

Ряд экономистов, включая нобелевского лауреата Роберта Манделла, и вовсе полагают, что на планете должна быть одна-единственная валюта. Очень хотят единой мировой валюты и те, кто ностальгирует по временам, когда деньги были металлическими – из золота или серебра. Как показывает эксперимент с евро, однажды в будущем единая мировая валюта может появиться, но будущее это далеко не ближайшее. Чтобы всерьез об этом говорить, требуется куда большая экономическая интеграция. Когда она будет достигнута, всем странам придется согласиться на частичный отказ от суверенитета. Сейчас же, в эпоху подъема национального самосознания, такая идея выглядит нелепо. Но как бы то ни было, она не канет в Лету, ведь курсовой вопрос будет оставаться ­неразрешимым.

За последние полвека многое изменилось, и перспектива образования новых валютных союзов невероятной уже не кажется. А эти союзы, в свою очередь, могут объединиться и дать нам единую мировую валюту. Эксперимент с Bitcoin полон ошибок, но он демонстрирует наличие желания вырваться из пут принципа «одна страна – одна валюта» и напоминает, что технологии не перестают бросать вызов привычным идеям.