Постиндустриальный фальстарт

Большинство экономик, которые сегодня принято относить к числу развитых, пришли к этому состоянию хорошо проторенной дорогой индустриализации. Новые производственные отрасли – текстильная, сталелитейная и автомобилестроительная – произрастали из пепла традиционных систем ремесленных гильдий, трансформируя аграрные общества в городские. Крестьяне превращались в заводских рабочих – процесс, который не только заложил основу беспрецедентного роста производительности в экономике, но и повлек за собой кардинальные изменения в общественно-политическом устройстве. Рабочее движение привело к появлению массовой политики и в конечном итоге демократии

Со временем производство уступило свое мес­то услугам. В Британии, колыбели промышленной революции, доля индустриальных секторов в общей занятости достигла пика в 45% накануне Первой мировой войны, после чего снизилась почти до 30%. Сегодня на производстве в Великобритании занято чуть менее 10% работников.

Все остальные богатые экономики прошли через аналогичный цикл индустриализации и сменяющей ее деиндустриализации. В начале XIX века производственные сектора в США обеспечивали менее 3% всей занятости. Во второй трети XX века эта цифра достигла 25–27%, после чего начался процесс деиндустриализации. В последние годы производство в США не дает и десятой части всех рабочих мест.

В Швеции пик производственной занятости – 33% – пришелся на середину 1960-х, после чего доля промышленных секторов сократилась примерно до 13–15%. Даже в Германии, которую многие называют сильнейшей индустриальной экономикой развитого мира, пик уровня занятости в промышленности был достигнут примерно в 1970-м, после чего началось последовательное снижение этого показателя, продолжающееся до сих пор. Как отметил Роберт Лоренс из Гарвардского университета, деиндустриализация – это повсеместное явление, предшествовавшее пос­ледней волне экономической глобализации.

Лишь отдельные развивающиеся страны, большей частью в Восточной Азии, смогли повторить этот путь. Благодаря экспортным рынкам Южная Корея индустриализировалась исключительно быстро. Трансформацию, которая у первых индустриальных стран растягивалась на век или дольше, она прошла за три десятилетия. Если в 1950-е доля рабочих мест в промышленности в Южной Корее была ниже 5%, то в 1989 году она достигла своего пика – 28%, а сегодня составляет 18%.

В целом модель индустриализации развивающегося мира была иной. Дело не только в том, что этот процесс шел медленно, но и в том, что деиндустриализация там начиналась гораздо раньше.

Взгляните на Бразилию с Индией. Это две развивающиеся экономики, которые на общем фоне демонстрировали большие успехи на протяжении последних примерно десяти лет. В Бразилии доля занятых в производственных отраслях между 1950-м и 1980-м практически не изменилась, составляя 12 и 15% соответственно. С конца 1980-х годов страна вступила в фазу деиндустриализации. И даже недавний подъем промышленного производства не смог ни остановить этот процесс, ни обратить его вспять. Индия представляет собой еще более разительный пример: индустриальная занятость достигла здесь своего максимального значения – всего 13% – в 2002 году и с тех пор только снижалась.

Благодаря экспортным рынкам Южная Корея индустриализировалась исключительно быстро. Трансформацию, которая у первых индустриальных стран растягивалась на век или дольше, она прошла за три десятилетия. Если в 1950-е доля рабочих мест в промышленности в Южной Корее была ниже 5%, то в 1989 году она достигла своего пика – 28%, а сегодня составляет 18%

Почему деиндустриализация начинается в развивающихся странах так рано, неясно. Одной из причин может быть глобализация и открытость экономики, из-за чего таким государствам, как Бразилия и Индия, сложно конкурировать с индустриальными суперзвездами Восточной Азии. Глобальная конкуренция не может здесь быть главной причиной. Удивительно, что ранняя деиндустриализация характерна даже для восточноазиатских стран.

Возьмем Китай. Принимая во внимание его статус индустриальной сверхдержавы, кажется удивительным, что доля производственных секторов в общей занятости здесь не просто низкая, но, похоже, в последнее время сокращалась. Хотя с достоверностью статистики у КНР, конечно, не все в порядке, но, судя по всему, пикового значения занятости на производстве – около 15% – эта страна достигла в середине 1990-х.

Китай, разумеется, очень большая страна. Значительная часть рабочей силы здесь по-прежнему сосредоточена в деревне. Но сегодня рабочие-переселенцы чаще устраиваются в секторе услуг, а не на заводах. Маловероятно, что новая плеяда промышленных экспортеров вроде Вьетнама и Камбоджи выйдет на уровень индустриализации, достигнутый первыми промышленными странами, такими как Британия и Германия.

Прямое следствие этого процесса – превращение развивающихся стран в экономики услуг на значительно более низких уровнях благосостояния. Когда в США, Британии, Германии и Швеции начался процесс деиндустриализации, доход на душу населения здесь достигал 9–11 тыс. долларов (в ценах 1990 года). Для сравнения: в развивающихся странах доля производственного сектора начинала сокращаться при гораздо более низких значениях подушевого дохода: 3 тыс. долларов – в Китае и 2 тыс. долларов – в Индии.

Экономические, социальные и политические последствия ранней деиндустриализации до конца еще не изучены. С точки зрения экономики ясно, что ранняя деиндустриализация затрудняет рост и замедляет сближение с уровнем развитых стран. Производственные сектора – это то, что я когда-то назвал отраслями-подъемниками: как правило, производительность труда здесь стремится к предельно возможным значениям. Причем происходит это даже в тех экономиках, где системные, институциональные и географические факторы тормозят развитие других отраслей.

Вот почему стремительный экономический рост исторически всегда сопровождался процессом индустриализации (за исключением ряда небольших, богатых природными ресурсами стран). Ограничение возможностей индустриального развития наверняка означает меньше оснований для экономического чуда в будущем.

Социальные и политические последствия не столь очевидны, но на поверку они могут оказаться не менее важными. Побочные продукты индустриализации всегда были частью материала, использовавшегося для строительства прочной демократии: организованного рабочего движения, дисциплинированных политических партий и политической конкуренции между «левым» и «правым» полюсами.

Привычка к компромиссу и умеренности была выкована в многовековом противостоянии труда и капитала, для которого главной ареной всегда оставался производственный цех. Принимая во внимание раннее начало процесса деиндустриализации, нынешним развивающимся странам придется идти к демократии и эффективному правительству другим, прежде неизведанным и, возможно, более тернистым путем.

Дэни Родрик – профессор общественных наук Института высших исследований (Принстон, Нью-Джерси).